Охота на Роммеля - [9]

Сжавшись в комок, я лежал на рельсах, когда услышал тонкий звонок американского «Швинна».

— Эй, путник! — крикнул Стайн. — Где в вечных муках мне искать тебя?

Я никогда не слышал, чтобы старшеклассники выражались таким языком. А Стайн струхнул. Он подумал, что я умер. Когда парень закутал меня в шерстяное одеяло, вдали замаячил свет фар. Это комендант общежития отправился вслед за Стайном на древнем «Пежо». Дорога шла параллельно рельсам. Наш префект поднял меня на руки и перенес через подлесок к машине.

— Лучше бы ты не убегал, маленькая дрянь, — сказал комендант, впихнув меня в салон через пассажирскую дверь и прислонив к едва теплому калориферу.

Стайн перепеленал меня одеялом, набросил мне на плечи свое пальто и выругался, когда водитель, нажав на сцепление, загнал машину в вязкую грязь.

— Надеюсь, этот урод не подохнет к утру? — спросил комендант.

Стайн достал серебряную фляжку и влил мне в рот виски.

— Парень поправится, — ответил он. — Ему просто нужно дать хорошего ремня.

4

В Оксфорде Стайн был моим репетитором. Для тех, кто незнаком с системой наставничества, я вкратце опишу ее работу. Студент в университете получает образование, посещая лекции и семинары, которые проводят преподаватели. Посещение добровольное. Теоретически вы можете пропустить почти все лекции — что некоторые и делали (в том числе и я), проводя учебные часы на крокетных лужайках колледжа Магдалены, — а затем получить научную степень бакалавра. Но для этого вы должны сдать экзамены и продемонстрировать глубокое знание материала.

Чтобы помочь студенту в освоении предметов, университет назначает ему репетитора. Репетиторы — это обычно лохматые, плохо одетые младшие преподаватели, которые много курят и пьют, редко покидают свои комнаты, а если и выходят в город, то только для пополнения запасов табака и спиртного или в поисках недозволенных сексуальных связей. Хороший репетитор может сделать жизнь студента революционным прорывом в науке, литературе и в последующей карьере; плохой репетитор превратит ее в бедствие. Колледж предоставляет каждому младшему преподавателю стол и жилье — как правило, в сдвоенных комнатах вместе с другим репетитором (поскольку Стайн защищал докторскую степень в колледже Святой Троицы, его комнаты располагались в общежитии этого учебного заведения). На пару репетиторов приходится кухня, ванная, туалет, две спальные комнаты и гостиная между ними. Последняя без вариантов превращается в адское место, натопленное зимой до точки самовозгорания, а в остальные сезоны заваленное по колено газетами, книгами и прочими материальными приметами академической жизни. Мне нравилась гостиная Стайна. Она стала для меня первым домом с тех пор, как умерла моя мать.

Я приехал в Оксфорд тоже из-за Стайна. Его письма и хвалебные рассказы раззадорили меня. Он был репетитором восьми или девяти других парней, в число которых входил Ален «Джок» Маккал из сатерлендского «Голспи». Джок стал моим лучшим другом. В те дни идеальными студентами считались разносторонние парни. Джок таковым и являлся: он был великолепным бегуном на короткие дистанции, писал яркие очерки и на втором курсе редактировал студенческий «Шервелл» (неслыханная честь). Хотя мне не нравилась его подборка, касавшаяся только империализма и войны. Сестра Джока — Роуз — стала моей невестой, а затем и женой, с которой я счастливо прожил почти шестьдесят лет. Извиняюсь, но, похоже, я снова забежал вперед истории.

Стайн был на пять лет старше меня. Когда я приехал в Оксфорд, ему исполнилось двадцать четыре года. К тому времени он уже издавал свои стихи, имел авторитет среди исследователей творчества Милтона и писал какой-то роман. Последнее обстоятельство впечатляло меня больше всего остального. Стайн отказывался показывать нам рукопись и даже не раскрывал канвы сюжета, однако слухи определяли будущую книгу как политический триллер, с гомоэротическим уклоном.

— Колись, — обычно говорил мне Джок, когда он приходил на репетиторские консультации сразу после меня. — О чем ты сегодня болтал с нашим Оскаром Уайльдом?

Стайн относился ко мне с нежной иронией. Он постоянно высмеивал мою «мрачную ирландскую натуру» — то угрюмое настроение, которое часто накатывало на меня и которое я, по мнению Стайна, унаследовал от матери-ирландки. Он даже придумал теорию, объяснявшую разницу между еврейским и ирландским отчаянием.

— Еврейское отчаяние возникает из стремления подняться в жизни с помощью излишеств. Дай нищему еврею полсотни фунтов стерлингов, и он воспрянет духом. Ирландское отчаяние другое. Его ничто не может излечить. Давайте посмотрим на нашего друга Чэпа. Его недовольство, как и у других ирландцев, не имеет отношения к обстоятельствам жизни, которые могут включать в себя удачную карьеру и прекрасную работу. Он недоволен несправедливостью существования. Возьмем, к примеру, смерть! Как мог великодушный Бог, одарив нас, смертных, жизнью, наложить такое жесткое ограничение? Лекарства от ирландского отчаяния пока не придумано. Деньги тут не помогают. Любовь тускнеет, а слава мимолетна. Единственной панацеей являются пьянки и жалость к самому себе. Вот почему ирландцы известны как неисправимые забулдыги и великие поэты. Никто не поет таких песен и не печалится так сильно, как они. Почему? Потому что они ангелы, заключенные в узилища плоти.