— Мне понадобится кислород и портативный рентгеновский аппарат, — сказала она. Даже после трех лет работы в отделении интенсивной терапии Генриетте становилось не по себе, когда приходилось работать с детьми.
«Надо пройти через это», — сказала она себе, глядя на монитор. Пульс у мальчика равнялся ста тридцати, давление — восемьдесят на шестьдесят. Положение очень тяжелое.
— Это сын сенатора Шеферда, — услышала она голос Доши. — А тот, которого Уззи отправил на КТ, — сын швейцарского посла.
— Как зовут мальчика?
— Дэвид. Дэвид Шеферд.
— Грудь сильно повреждена, сломана ключица, видимо, опущено легкое, — хмуро сказала Генриетта.
Введя в трахею мальчика дыхательную трубку, Доши заметила:
— Он единственный ни разу не приходил в сознание.
Генриетта снова взглянула на монитор.
Давление продолжало быстро падать…
Нью-Йорк, резиденция ООН
Когда генеральный секретарь ООН Альберто Ортега завершил свое выступление, собравшиеся приветствовали его бурными аплодисментами.
Улыбающийся Ортега пожимал руки многочисленным дипломатам и принимал поздравления по случаю принятия новой поправки к Женевской конвенции 1926 года о рабстве. Он оглядел зал, ища кого-то взглядом, и наконец увидел своего атташе. Выражение лица Ортеги не изменилось даже тогда, когда Рикардо наконец вложил ему в руку сложенную записку.
Только войдя в собственный кабинет и оставшись наедине с собой, он развернул листок бумаги и прочел:
«Лядусер добыл главный образец. Охота продолжается».
Хартфордская больница
«Больше ничего не болит», — подумал Дэвид. Он стал механически считать людей в белых халатах, склонившихся над ним. Пять, шесть, семь… Почему их так много? Почему они не оставят его в покое, не дадут ему поспать?..
И тут вдруг Дэвид увидел: Криспин направляется к нему. Странное дело, он, казалось, шел по воздуху!
Потом он остановился рядом с Дэвидом, и оба они посмотрели вниз. Суета и напряжение со стороны людей в белых халатах достигли предела. Потом кто-то назвал Дэвида по имени, но в это самое время Криспин указал наверх, где засиял яркий свет.
— Это невиданно и неслыханно! — воскликнул он.
— Еще бы! — ответил Дэвид.
То, что он видел сейчас, было даже великолепнее, чем северное сияние, которое он видел летом. Криспин пошел прямо на свет, а за ним — Дэвид. Он вдруг оказался как бы в самом центре удивительного сияния, а с ним рядом — Криспин. Они шли вперед по длинному коридору. Дэвид вдруг почувствовал себя очень хорошо и надежно. Просто замечательно.
Вдруг Дэвид увидел, как что-то зашевелилось впереди, на этой светлой дорожке, и услышал тихие, но неприятные звуки. Криспин куда-то исчез, а Дэвида какая-то невидимая, но огромная сила потащила вперед, неприятный шум превратился в оглушивший его рокот, а перед собой он увидел какие-то странные призрачные лица, множество лиц…
Боже, кто это?!
Он услышал страшный вопль, и потом (как ему показалось, прошла целая вечность) понял — это был его собственный голос.
— Мы теряем его! — крикнула Генриетта.
Доши подложила подушки под грудь Дэвида и предупредила:
— Всем отойти!
Затем она ввела его в бессознательное состояние.
— Повторите! — приказала Генриетта. У нее самой выступила на лбу испарина. Склонившись над мальчиком, она повторяла: — Дэвид, вернись! Слушай меня! Возвращайся, прошу тебя!
Доши стояла рядом с подушками наготове, пока Генриетта с тревогой следила за показаниями приборов.
Через три часа Генриетта Гарднер закончила писать бумаги. Ну и денек! Начался он с тридцатипятилетней женщины с сердечным приступом, а закончился… А закончился тремя подростками, которые рисковали жизнью, забравшись на дерьмовую оледенелую крышу.
Девочка отделалась ушибами и переломом руки. Один из мальчиков сломал бедро и находился в коме.
А другого она с трудом вырвала из лап смерти. Интересно, видел ли он свет?
Вздохнув, доктор Генриетта положила карты на стол дежурной сестры и ушла домой кормить собаку.
Афины, девятнадцать лет спустя
Рауль Лядусер открыл багажник взятого напрокат «ягуара» и осторожно вытащил винтовку из-под вязаного свитера, чтобы положить ее на место. Только сейчас он понял, что проголодался. Ну да ждать придется недолго. Он облюбовал здесь неподалеку открытое кафе, где можно хорошо закусить и выпить.
Рауль взглянул на часы. Кажется, времени достаточно. Он успел разделаться с двумя охранниками и сбросить их тела с обрыва. Он шел впереди графика, и теперь у него оставалось еще пять часов до времени, когда надо будет сдать автомобиль и лететь в Лондон, чтобы ждать нового задания. За это время можно вполне успеть отдохнуть.
Он нарочно решил пройти через оливковую рощу, чтобы привлекать меньше внимания. Было еще светло, и солнце не остыло после жаркого дня, а это доставляло Раулю определенные неудобства. Он всегда предпочитал делать свое дело в темное время.
Правда, он уже привык работать под палящим солнцем, когда в молодые годы занимался раскопками. В этом смысле Греция не хуже других южных стран. Рауль выбрал удобную позицию и мог хорошо видеть заднюю часть здания.
Терпкий оливковый аромат напомнил Раулю ферму его деда в Тунисе, где он, Рауль, с шести лет работал, прививая оливковые деревья. Тогда ему приходилось работать по десять часов в день под беспощадным солнцем.