Охота на мамонта-2. Раскаленная крыша - [26]

Но он здесь! Он пристально за всем наблюдает, не отводя глаз. Все происходит в его доме. Это его стены, пол, потолок. Его светильник и фигурки, плывущие по стене. Все это принадлежит ему! А тот тип – его подчиненный – слуга, мальчишка на побегушках! Но, главное – эта женщина – она тоже принадлежит ему! Даже ухитрилась не снять обручальное кольцо, и остальные тоже, не убрала фотографии со стены. Эти двое лежат на его кровати. И пока его здесь нет…

Ярость подступила к горлу. Ненависть ослепила глаза. Его начало трясти. Он едва собой владел, а в душе поднималась неведомая субстанция, она была черной, как небо, которое нависло над городом. Становилась все больше, уже заполняла все его существо, давила изнутри, разрывая на части. Стало невероятно жарко, словно глаза налились кровью, и в ослеплении померкли. Почувствовал невероятную силу. Она была незнакомой, удивительной, такого он не испытывал никогда. В этот миг он готов был на все, разорвать этих двоих в клочья, разрушить стены, превратить в пыль дом, улицу, весь этот чертов мир. Но снова глаза мамы. Она пристально на него смотрит, она хочет что-то сказать. Что? Не важно. Не сейчас. Есть вещи, которые ей знать ни к чему. Это его груз. И снова видит этих двоих в его постели. Он на вершине, на пике возбуждения. Он знает, чувствует, что сейчас что-то произойдет. Что? Понимает одно, еще мгновение, и назад дороги не будет. Какой дороги?… Чувствует, что сейчас он находится на самом краю. Чего? Не важно. Но стоит сделать неверное движение – его ждет бездонная пропасть…

И вдруг его тело обмякло. Тело? Он – эфемерное существо, иллюзия, тень. Но уже едва стоял на ногах. Потом свалился на колени, наконец, на спину, едва не провалившись сквозь пол. Что с ним творилось, он не понимал. Стало холодно, больше не трясло, немного знобило, чувствовал, как остатки сил его покидают. Едва не потерял сознание. Как такое возможно? Как можно потерять себя?…

– Только извращенец может наблюдать за тем, как его жену…

Сквозь туман, который застилал взор, увидел над собой улыбающееся лицо Ворчуна.

– Замолчи! – прошептала Юна, которая появилась рядом.

– Нравится? – продолжал Ворчун. Илья задыхался, он не мог вымолвить ни слова, а тот продолжал:

– Интересно, зачем твоя верная возлюбленная, твоя чудесная малышка так кричит? Чтобы выглядеть дороже? Нет, чтобы стоить дороже – так будет вернее. А с тобой она так же…

– Замолчи! – уже закричала Юна, но тот не унимался:

– Было бы забавно поставить тут кроватку рядом с этой – и положить на нее твое немощное тельце. Втроем было бы интереснее, веселее, – и Ворчун залился громким хохотом. Илья почувствовал, словно молния ударила в голову. Он онемел, его парализовало, а Ворчун, словно чувствуя, что с ним происходит, безжалостно, цинично добивал:

– Шведский вариантец!

– Не смей! – с дикой яростью закричала Юна. Ворчун вдруг присмирел, выпучив глаза, с уважением на нее глядя.

– Остановись, я сказала! – повторила Юна, – хватит.

И тишина. Кромешная тишина. А в глазах снова померкло. Казалось, даже те двое в постели притихли.

Илья долго приходил в себя. Наконец, сумел сесть, ничего не соображая. Он покачивался из стороны в сторону, как болванчик. Из груди вырывался тихий стон. Наконец замер, потом спросил, а голос его был едва слышен:

– Что ты тут делаешь?

– Пришла за тобой.

– Зачем?

– Ни к чему тебе видеть это.

– Почему? – равнодушно пробормотал он.

– Нужно во что-то верить.

– Что это сейчас было?

– Ты убиваешь себя. Ты себя стираешь. Еще немного и…

Илья не знал, что девушка имела в виду, а она не продолжала, тогда он перевел взгляд на Ворчуна:

– Этого зачем сюда притащила?

– Наша девочка иногда имеет обыкновение вваливаться в вашу помойку, где ее могут обидеть. Вечер. Охраняю, – ответил тот.

– Понятно. Типо, жонтельмен, – попытался пошутить Илья.

– Это ты “типо”. Я и есть джентльмен.

– Ну да.

– Зачем ты здесь? – воскликнула Юна.

Илья замолчал, задумался. Только сейчас он понял, что пережил за последние минуты, если бы он мог, его стошнило бы. Но теперь в душе поселилась пустота дикая и тупая. Невероятное равнодушие, апатия. Он безразлично бросил взгляд в сторону кровати и отвернулся, словно вынул из груди жабу, скользкую и мокрую, покрытую чешуей и слизью. Но он избавился от нее и теперь чувствовал, что абсолютно свободен. И от фотографии с загорелой женщиной тоже. Только не мог ее снять со стены. Было противно, но спокойно. И куда девалась мужская гордость, он не понимал. Наконец до него дошли слова Юны.

– Зачем я здесь? – повторил он. – Сама говорила – нужно найти убедительный смысл. Хотел посмотреть вон той девке в глаза.

– И не только в глаза, – захихикал Ворчун. – Кстати, ты не ответил на мой инновационный вопрос. Интересно, если бы они положили тебя рядышком, а лучше прямо на их кровати…

– Я сейчас вышибу тебе мозги, – пробормотал Илья.

– Ворчун, молчи! – и Юна посмотрела на Илью – Какой смысл было сюда приходить? Ты же все знал!

– Смысл? Я хочу вернуться, чтобы вышвырнуть ее из своей постели, квартиры, из жизни, забыть навсегда. Потому и пришел.

– И что?

– Что?

– Ты еще здесь? Как видишь – не работает – неубедительно.