Охота на крутых - [70]

...Отец Ивана трудился на кузне – махал полупудовым «ударником» до самой пенсии. А вот сам Иван в начале своей рабочей карьеры изменил колхозным традициям – «сорвался» на шахты Донбасса, отпахал там срок, положенный для солидной пенсии шахтера, и вернулся вновь на Кубань уже с деньгами для приобретения кирпичного дома и... женитьбы. С последующей, конечно, работой в колхозе, где он неожиданно для себя вскоре увлекся селекцией... картофеля на своем приусадебном участке. Благо, для этого были подходящие условия – полгектара плодороднейшего кубанского чернозема. Селекция, однако, не помешала еще одному жизненному «хобби»: воспроизводству детей – через год после свадьбы жена подарила ему дочь.

Но основным увлечением с малых лет для Ивана были книги. Приключения, интриги, аферы, детективы тянули его к себе мощным магнитом почище водки и наркотика – страстей, унесших безвременно немало шахтерской братии в мир иной. Сладостно‑призрачная книжная жизнь манила к себе вновь и вновь, требуя дополнительной «подкормки», и к 1990 году домашняя библиотека Ивана Федоровича насчитывала несколько тысяч экземпляров – от захудалых уличных брошюр до первоклассных изданий в тисненых переплетах. И почти все они предлагали шикарную жизнь, так несовместимую с настоящей: уборка дерьма из‑под свиней и птицы, посадка, окучивание, сбор картофеля с последующей его реализацией за тридевять земель (кубанские рынки осенью переполнены этой культурой) да скучное, опостылевшее за два с лишним десятка лет супружеской жизни траханье с замученной колхозной жизнью женой. Нет, в книжной жизни Иван Федорович выполнял совершенно противоположные функции: жил в шикарных отелях, развлекался с чернокожими мулатками и просаживал в казино за ночь целые состояния. Но существовать грезами, невыносимо страдая затем от похмелья реальностью, – разве это нормальная жизнь? Так бы, наверное, и прожил до скончания века пенсионер в пятьдесят лет, листая книжные страницы, если бы... Ограбили его еще в 1983 году, в одной из коммерческих поездок – подчистую выгребли деньги за проданную на таганрогском рынке картошку. Вернее, не только у него...

«Гамбалил» на нее в том году Иван Федорович яростно, до самозабвения. Посадил «рябуху» ранней весной – лишь только сошел снег. А затем полол, окучивал, снова полол... Не отставал от него и кум, крестивший Славку. Как будто знали, что Бог вознаградит за все. И он вознаградил... В конце июня сняли урожай сами‑десять – по полведра крупных, с яблоко, клубней с каждого куста. Радовались огромному урожаю, как дети, в мечтах уже распределив дни недели – кому в будущем водить «Москвич», купленный в складчину на деньги, вырученные от продажи картофеля. ЗИЛ бортовой наняли в колхозе. Загрузили полным мешком, «под завязку», и рванули в Таганрог – на рынок, еще затемно.

То ли день был удачным, то ли Бог продолжал им покровительствовать, но покупатели атаковали единственную машину со свежим ранним картофелем, словно батальон смертников вставший на их пути дот. Видимо, изголодались люди по свежим витаминам, поэтому, не торгуясь, совали измятые деньги и рвали, рвали из рук кумовьев наполненные отборными клубнями ведра. Кубанский картофель ценился на любом рынке, но такого ажиотажа они не видели давненько.

В полдень, забросив в кузов грузовика последний пустой мешок, Иван Федорович взглянул на кума, водителя и... заразительно расхохотался – до того чумазыми и потными были приятели. Впрочем, как и он сам. Зато деньгами была набита кирзовая хозяйственная сумка. Уже по первому прикиду было ясно, что хватит на «Москвич», еще и кое на что из мебели останется...

Ехали назад весело, в дороге обсуждали все достоинства будущей четырехколесной мечты. И приехали... На шестьдесят третьем километре, в распадке, по узкой, в выбоинах, трассе их обшарпанный ЗИЛ обошла новенькая белая «семерка» с голубыми полосами по бокам и магнитной «мигалкой» на крыше, из бокового окошка которой полосатая палочка недвусмысленно указала на обочину. Притормозили. Остановилась впереди «семерка» и сразу же сдала назад, под правую дверцу грузовика. Сердце Ивана Федоровича тревожно екнуло, когда в салоне он не увидел милицейской формы. Рука его помимо воли нырнула в открытую кирзовую сумку, захватила денег, сколько влезло в пятерню, и сунула их... под задницу. Затем еще раз... Кум, сидевший с краю, изумленно вскинул брови, хотел спросить и не успел – резко рванули снаружи дверцу, в открывшийся проем влетел свежий предвечерний ветерок и заглянул... ствол «калаша». А над ним смеющаяся, заросшая рыжей щетиной рожа.

– Эй, папаши, за превышение скорости знаете, что бывает?

А сзади рыжего подпирали еще трое – с пистолетами в лапах.

Их старенький ЗИЛок еле выжимал восемьдесят, но водила заполошно ухватился за документы, путевку, все еще надеясь, что это – родное, сто раз проклятое им ГАИ.

– Да мы ничего такого... сейчас... штраф!

– Сумку! – потребовал рыжий, тьма стволом в живот кума. – Ту, в которую на базаре бабки скирдовали!

Ясно – пасли от самого рынка, с места торговли. Кум начал заливаться пунцовой краской, затем побледнел лицом, а натруженные пальцы намертво сжали заскорузлую кирзу, в которой ютилась такая теперь хрупкая и наивная мечта о минимальных жизненных удобствах... Рыжий повел стволом...