Охота на императора - [117]
В те редкие моменты, когда Лорис-Меликов терял душевное равновесие и усилием воли старался подавить в себе кипение кавказской крови, в его практически идеальной речи появлялся едва уловимый акцент. Об этой особенности генерала при дворе были все прекрасно осведомлены. Великий князь именно по этому акценту уловил волнение министра. В каких-то уточнениях по заданному вопросу Константин Николаевич больше не нуждался. Министр ему не сказал ничего, но ответил исчерпывающе. Княгиня Юрьевская считает генерала доверенным лицом, раз доверяет ему такие тайны. Это значит, что они ведут свою игру, в которую он, Великий князь, не посвящен.
Константин Николаевич больше не мог скрыть своего раздражения. Лицо его побагровело, злой прищур сделал взгляд колючим, а пальцы вместо отбивания привычного ритма крепко сжали подлокотники:
– Там дальше предательство друга… Правда раскрывается, но главная героиня все равно плохо кончит. Надоело. Да и поют сегодня отвратительно.
Великий князь одарил министра ледяным взглядом и удалился, не желая досматривать постановку до конца.
– Как изволите, Ваше Высочество! – Лорис-Меликов поклонился уже лишь качающейся перед хлопнувшей дверью шторе.
«Как же не хватает Лузгина…» – подумал Великий князь, усаживаясь в свою карету. Председатель Государственного Совета в этот момент и думать не мог, что Господь услышал его.
Глава XXVII
Память
– Нельзя же так, Татьяна Борисовна! Изведете себя! О себе не думаете, так хоть обо мне всплакните! Вот так, отдадите Богу душу, и что мне, старухе делать? В имении лебеду косить? – причитала пожилая женщина в белоснежном переднике, держа на подносе фарфоровые тарелки. Руки её подрагивали от волнения, выдавая возраст, и заставляли фарфор издавать мелкий дребезжащий звук.
Третий раз она сегодня упрашивала Татьяну покушать, но каждый раз получала молчаливый отказ. Даже аромат специально сваренного куриного бульона с перепелиными яйцами не возымел действия.
Агафья состояла при юной барышне Данзас с её малолетства и наблюдала все стадии превращения нескладного ребенка в прекрасную девушку, а потом – в женщину бесподобной, утонченной красоты. Жизненный опыт когда-то крепостной Агафьи подсказывал, что причина нынешней болезни хозяйки не в мигрени или коликах (да и доктор это подтвердил), а в расстроенных струнах души. С тех пор, как Леонид Павлович, свет очей её воспитанницы, закрыл за собой дверь со словами: «Не печалься, любовь моя, я ненадолго уезжаю», прошло уже несколько месяцев.
– Няня, мне совершенно не хочется есть. Сваришь кофе? – Татьяна Борисовна поежилась, закутавшись в большую и теплую шаль, пожала ноги под себя, как в детстве и уткнулась носом в колени.
– Нет, – Агафья решила брать власть в свои руки. – Сколько можно этот кофий пить? Какая от него польза? Танечка, у тебя уже синие круги под глазами!
– Это от слез, няня… – тихо прошептала Татьяна Борисовна.
– Это от того, что моя непослушная девочка ничего не ест уже который день! – голос няни был строг как раньше, когда маленькая Танечка пряталась от неё на груше. – Сердце моё, слезами горю не поможешь…
«Девочке» было уже под тридцать, няне за шестьдесят, но эта разница в возрасте только подчеркивала искренность и прочность их отношений.
Агафья придвинула маленький столик на трех ножках и поставила на него поднос:
– Ну? Не уж-то я зря старалась?
Обделенная семейным счастьем Агафья много лет назад нашла в Танечке объект приложения всех своих материнских инстинктов. Самыми тяжкими в жизни няни были те годы, когда Таня воспитывалась в Смольном. Она искала любой повод, чтобы повидаться со своей девочкой – с позволения Бориса Карловича частенько навещала юную барышню, непременно подкрепляя свой визит гостинцами. А когда случилось неизбежное, и Таня влюбилась в бравого офицера, служившего адъютантом у Великого князя, Агафья вовсе поникла. Смысл её жизни растворялся с каждым следующим свиданием влюбленной пары. Однажды, перед самой свадьбой, на примерке платья няня разрыдалась так, что Таня тоже не смогла сдержаться. Так они вместе и плакали почти час, утирая слезы, разговаривая о будущем, меняя платочки каждые десять минут. Тогда Таня пообещала Агафье, что никогда её не бросит, потому как, кроме покойных родителей у неё нет никого дороже. Так и осталась няня вместе с Таней, выполняя все обязанности по дому, контролируя в отсутствие хозяина горничную, истопника и дворника Егорыча, постоянно пропивавшего деньги, выданные ему на закупку дров.
С того момента, как Леонид Павлович отправился в своё рискованное предприятие, няня Агафья почувствовала недоброе. Не то, чтобы старушка славилась способностями прорицательницы, нет. Скорее – камень на душу лег, и сама Агафья причины своих тревог объяснить не могла, старалась их всячески скрывать. Прошел месяц, второй. Потом третий. Татьяна Борисовна поначалу отшучивалась от навязчивых вопросов в салонах о причинах отсутствия супруга, потом перестала выходить в свет, а последнее время и вовсе замкнулась. Визит к Великому князю Константину Николаевичу внес в ее душу еще большую смуту. Внятного ответа о судьбе Лёни Татьяна Борисовна от августейшего брата императора не получила, после чего окончательно впала в депрессию и ни один доктор не мог посоветовать ничего дельного, кроме как чаще бывать на людях, дышать свежим воздухом и думать исключительно о хорошем.
