Охота на единорога - [75]

— Нелегко, — услышал король подле себя голос и, вздрогнув, обернулся: звездочет, за мгновение до того сидевший на своем табурете, подошел и встал подле него и тоже пытался облокотиться неуклюжими ручками на парапет, говоря при этом, — Нелегко заглянуть в собственный календарь, а коли заглянешь — то проживать предугаданное, пробовать для проформы уже не хочется.

— В таком случае, провидец, скажи, что ждет меня? — спросил король.

Ты умрешь, не достигнув глубокой старости, но твой сын наследует трон и титул, будучи в возрасте, когда не нужны советчики-соправители, — сказал звездочет.

— И другого пути у меня нет?

— Тебе нужен другой? — спросил звездочет.

— Пожалуй, нет.

Звездочет, подобрав полы халата, пахнущего еще после многолетнего хранения душистым табаком, кряхтя взобрался на парапет и уселся там, опустив ноги с болтающимися на кончиках босых пальцев туфлями.

Он отвернулся от короля, устремив взгляд в далекую тьму на западе, и тихо заговорил на своем языке. Слова его показались королю знакомыми, а потом он и вовсе вспомнил их до такой степени, что мог продолжать. Звездочет говорил:

Впервые нам сей одинокий путь она, с горы сорвавшись,

показала — Пильонская сосна плыла в тот раз,

раз срублена была — плыла, забот не зная, везя свой груз-

несчастную овечку, что среди прочих знаменита тем, что шерстка золота. Уж лучше бы Арго, тех скал просвет

увидев — захлебнулся…

— И уж никто бы крутолобых волн не пас! — закончил Асман повисшую в ночном воздухе строчку. — Из Овидия, второе любовное, — отметил он, припоминая.

Де Кастро не отвечал, продолжая болтать ногами над темной бездной, откуда поднимались, шевеля полы его халата, струи тепла, от разогретых за день стен.

— Уронишь туфли, — сказал король, — и за ночь на остывших камнях подхватишь насморк.

— Такое ощущение, — сказал де Кастро, — что если они свалятся, то потоки воздуха подхватят их, и они воспарят кверху как ночные птицы: все выше, и выше, и выше!.. А насморку-то я и не подвержен. В свое время я дошел с караваном до Гималаев, мои башмаки развалились в пути, а когда мы достигли цели путешествия, оказалось, что там никто не знает про обувь, и назад я шел босиком.

…Отправляясь в мое нынешнее путешествие, я оставил сапоги в Александрии, дабы не портить напрасно кожи подметок — она не так прочна, как живая.

И вот, я прошел через Мекку и Медину, через Иерусалим, пять государств — в трех из них была война — через подвассальную Вашему Величеству Ассирию и дружественный Вам Багдадский Халифат, через Ваше необъятное королевство. Моим стопам не страшен вечерний холод, как и холод космический, которым отгородился от душ докучных праведников великий Аллах.

— Какую же веру ты исповедуешь? — спросил, удивленный его последними словами, Асман.

— Священная книга в моих руках не убедила тебя? — спросил де Кастро.

— Маги поклоняются дьяволу…

— Дьяволу? Конечно! Но я на своём пути встретил только одного могучего мага. Все остальные оказались фокусники… способные на кое-какие трюки руками и несложные операция с душами доверчивых зрителей.

— А ты сам? — спросил Асман.

— Я? — переспросил Звездочет. — Воин по моему рождению… и лекарь по склонности души.

На этих словах король повернулся спиной к собеседнику, хлопнул в ладоши, выхватил у подбежавшего охранника из ножен меч, протянул его эфесом вперёд Звездочёту, который от неожиданности обронил-таки туфли, и они полетели вниз, но он взял меч. Король вооружался другим отобранным у второго стражника прибежавшего на зов. Асман встал в фехтовальную стойку, приглашая де Кастро на поединок. Тот, помедлив немного больше, чем допускали приличия в обращении с царствующими особами, кулем свалился с парапета, и с разбегу ткнулся в короля, который, отстранив меч, оттолкнул неловкого рукой, на что тот отреагировал тем, что встал в стойку симметричную королевской, на продолжение линии образованной его ступнями.

Король сделал выпад — не рассчитанный на поражение — в случае неудачи соперника, меч остановился бы в вершке от его головы, но де Кастро парировал удар, и сам изобразил отсекающий; король присел, и плоскость меча медленно и правильно прошла над его головой.

Нанеся ответный разящий выпад, король целил уже, в полувершке от тонкой шеи звездочета, но меч наткнулся на основание клинка, у самой руки соперника.

Впервые площадку дворцовой обсерватории оглашали звуки фехтовального поединка; соперники понемногу, в ритме нарастания музыкальной мелодии увеличивали темп. Обмениваясь ударами, которые делались всё более замысловатыми и частыми, они почти не двигались с места, лишь чуть-чуть, то отступали, то надвигались друг на друга. Звон мечей из редкого, с плавным движением партнёров, превратился постепенно в частый-частый, став похожим, наконец, на ритм металлического бубна. Мечи мелькали в лунном свете и мерцании смоляных факелов, превращаясь в какое-то подобие холодного фейерверка, а на пике ритмического ускорения, когда король начал уже тяжело, дышать — вследствие отсутствия разминки — в это время де Кастро, отступив в два движения, от колющего у дара, взмахнул мечём, — раздался свист рассекаемого воздуха, и меч короля — зазвенел на каменных плитах, а в его руке остался лишь эфес, клинок был обрублен у самого основания.