Охота на дьявола - [109]

Приехал он домой вечером, а утром ему принесли телеграмму — опять то же и опять там же, неподалеку от платформы «Лесхоз».

Разумеется, он тотчас вылетел в Ростов. От ярости голова его раскалывалась, шла кругом, — его распоряжение не выполнили (и уже не в первый раз). Лесополоса оказалась бесконтрольна.

Правда, на самой платформе шла проверка, милиционер Рыбаков подошел к Чикатило, спросил паспорт и переписал его данные в свою книжку. Узнав об этом, Исса затребовал его рапорт, но рапорта не оказалось, Рыбаков доложил по начальству устно и добавил, что ему, вероятно, следовало бы проследить за этим мужчиной, но он «боялся оставить пост, так как напарник его не явился». Не явился напарник — прокол номер один. Рапорт был передан по телефону и потому в центр, куда попадали все сведения по операции «Лесополоса», не попал — прокол номер два. Милицейское начальство уверяло Костоева: ничего, мол, страшного, этого Чикатило уже проверяли в связи с другими убийствами, он интереса не представляет.

Еще немного — и убийца опять ушел бы сквозь дырявый милицейский бредень.

Но Костоев уже ухватил нить. Он затребовал материалы дела об убийстве мальчика, оно не было включено в дело «Лесополосы», но в связи с ним проверяли Чикатило. Два свидетеля видели этого мальчика в день его гибели в обществе немолодого мужчины, высокого, в очках и с портфелем — обычное описание убийцы. Следователь, ведший это дело, непостижимым образом не представил Чикатило на опознание этим двоим свидетелям — прокол номер три, да какой!

Но ведь с самого начала был главный прокол (тоже «начальственный»), определивший ход всего следствия. Я не знаю, кому принадлежит честь этого замечательного открытия — Свердловску или Ростову, — арест психически больных ребят, у которых ничего не стоит добыть какие угодно показания. Арестовано было пять человек. Когда представитель Российской прокуратуры Владимир Казаков, а потом и сам Костоев ставили вопрос о невиновности этих ребят и требовали их освобождения, ростовские начальники упорствовали в своей версии, несмотря на то что преступления продолжались и даже участились, ребят не освобождали, утверждая, что продолжают с ними работать (страшно подумать, в чем она заключалась, эта их работа). И потому подлинного убийцу практически не искали. (Потом, когда Чикатило был уже схвачен, один из этих душевнобольных мальчишек, сельский пастушок, рассказывает Костоев, зашел к нему в кабинет в связи с каким-то документом, и в это же время заглянул кто-то из милицейских сотрудников. «Вот он! Вот он!» — закричал пастушок, и сотрудник милиции поспешно захлопнул дверь.)

Книга Р. Лурье всей структурой своей направлена на феномен Чикатило и показывает, сколь опасны они, порочные страсти, что глубоко, скрытно вызревают в человеческой душе, куда милиционера не поставишь. Это именно общественная опасность, и чья-то гибель тут неизбежна. Но в здоровой стране, в нормальном обществе убийство должно быть раскрыто и убийца обезврежен (не сразу и не всегда такое удается, но это уже другой вопрос). Между тем в Шахтах, где Чикатило убил в самый первый раз, именно так все и было. Вспомните, как она шла тут, борьба общества с убийством: встревожилась женщина на трамвайной остановке, от этой ее тревоги и пошел первый импульс; увидев мертвую девочку, она тотчас обратилась в милицию — и милиция города Шахты принялась за работу очень квалифицированно и энергично. Смотрите: изготовили фоторобот настолько похожий (а как не часто это бывает!), что в нем люди узнали Чикатило. Провели тщательный осмотр местности и нашли возле дома пятна крови; тотчас установили: дом купил Чикатило, да еще тайно от семьи. Таким образом, двумя разными путями вышли на убийцу. Сделали срезы почвы, чтобы послать в лабораторию, предстояло опознание, когда Чикатило должны были представить свидетельнице, видевшей, как он увел девочку к дому. Цепь готова была замкнуться практически убийца был в руках властей.

И вдруг приказ начальства: «рубить концы!» Никаких больше следственных действий.

Вот она, исходная горячая точка, вот где корень и причина. Работники милиции добросовестно и честно исполняли свой долг. А их начальники? Они уже арестовали Кравченко, уже довели его до исступления, уже разрушили его алиби, заставив жену и подругу жены лжесвидетельствовать. У начальников дело уже было на мази, «раскручивать» Кравченко им было куда сподручней. А правда жизни? А рост преступности, интересы страны? А судьба молодого парня? — все это в их глазах ровно ничего не стоило.

Когда большие милицейские начальники критикуют собственное ведомство, они ни слова не говорят о самой большой своей беде (не верится мне, будто ее не видят) — о том, что в правоохранительных органах создалась как бы целая структура, весьма прочная, с собственным «правосознанием» (оно темное, пронизанное цинизмом), со своим отношением к самому закону (если его соблюдать, преступника не поймаешь), демагогией (суды мешают нам работать, мы ловим, они отпускают), с обкатанной методикой, где все дозволено, с отработанными приемами. Эта структура непрестанно себя воспроизводит, старшие передают младшим свой богатый опыт.