Охота на человека в Перу - [13]

— Да что вы, ни в коем случае, — с достоинством запротестовал журналист, однако деньги тотчас исчезли в его кармане. — Я не хочу быть у вас в долгу, с какой стати...

— Так на чем мы остановились? — прервал его Малко. — Вы видели Гусмана здесь, в Лиме, три месяца назад; А потом?

Фелипе Манчаи глотнул писко, чтобы отпраздновать получение пятисот долларов.

— Потом — ничего, — вздохнул он. — Меня раз шесть вызывали в «Диркоте» и в жандармерию. Прослушивали мой телефон, следили за мной. Ничего не разнюхали, устроили мне нахлобучку и отпустили на все четыре стороны.

— Гусман больше не объявлялся?

— Нет. Будь он в Лиме, он связался бы со мной.

Итак, след обрывался... Фелипе Манчаи вытер вспотевший затылок большим платком сомнительной чистоты. Он снова начал клевать носом. Малко твердо решил вытянуть из него еще хоть что-нибудь, прежде чем тот уснет.

— Вы знаете некую Монику Перес?

Журналист встрепенулся.

— А как же! Моя приятельница.

— Говорят, она разделяет политические взгляды «Сендеро Луминосо»...

Фелипе Манчаи поморщился.

— Разделяет — слишком сильно сказано. Она славная девчонка, но немного шалая. Помешана на революционерах. Написала много статей о «сендерос» и превозносит их до небес. Не будь она наполовину перуанка, ее бы давно вышибли из страны. Спецслужбы имеют на нее зуб...

— Как вы думаете, она связана с сендеровцами?

Фелипе Манчаи склонил голову набок.

— Все может быть. Но она много болтает. Фантазерка... Уверяет, что регулярно получает от них сводки. Что до меня, я в это не очень верю.

В голосе его ясно слышались ревнивые нотки. Усталость уже давила на веки Малко. Жара, пыль плюс разница во времени... Он был сыт по горло бреднями старого пьяницы.

— Ладно, — сказал он. — Попытаюсь связаться с этой Моникой Перес.

Он достал из кармана деньги, чтобы расплатиться. Жестом, полным достоинства, Фелипе Манчаи удержал его руку, негромко икнул и сказал:

— Если она вам нужна, приходите ко мне обедать сегодня вечером.

Глава 4

Малко было решил, что Фелипе Манчаи шутит, но журналист склонился к нему, обдав запахом писко, способным уложить на месте рой мух, и продолжал:

— Я же вам сказал, Моника — моя приятельница. Ирландец предупредил меня о вашем приезде. Так что я устраиваю сегодня обед, и она обещала быть. Я расскажу ей про эту вашу социологию, скажу, что вы пришли ко мне за советом... Да она в вас просто вцепится. А потом, вы увидите, она — ничего себе...

Они вышли из кафе. Пекло на улице было адское. Фелипе Манчаи нацарапал свой адрес на засаленной карточке и протянул ее Малко.

— В половине девятого. Фрак не обязателен. Но будьте осторожны. Что-что, а дурой ее не назовешь.

Пошатываясь, журналист вошел в темный подъезд. Малко остановил такси и отправился в гараж Баджета. Через пять минут он выехал оттуда на великолепной новенькой «тойоте». В этой машине было все, даже кондиционер... У Баджета можно было получить что угодно, даже в Перу.

Вернувшись в «Эль Кондадо», он снова взялся за телефон. У Лауры, таинственной приятельницы генерала Сан-Мартина, по-прежнему никто не отвечал. Тогда он тщетно попытался дозвониться в Австрию. Связи не было. Там сейчас полдень... Что-то поделывает Александра? Ждет ли его как и подобает примерной невесте, или развлекается в его отсутствие с одним из своих многочисленных воздыхателей? С ней ни в чем нельзя быть уверенным, а главное — не знаешь, что хуже...

Малко воспользовался передышкой, чтобы выспаться после перелета, и прелестный образ витал в его сновидениях похожий одновременно на Александру и на восхитительную стервочку Катю, дочь генерала Сан-Мартина. В конце концов, ему надо было расслабиться перед встречей с Моникой Перес.

* * *

Моника Перес оказалась не просто «ничего себе», как говорил Фелипе, — она была великолепна. Малко на миг перестал дышать, увидев в проеме двери ослепительно-белую фигурку. Сквозь юбку и блузку из тончайшего батиста просвечивали трусики и лифчик, тоже белые. Матово-смуглая кожа создавала восхитительный контраст с этой девственной белизной. У нее были темные, возбужденно блестящие глаза, копна черных курчавых волос, но первое, что бросалось в глаза — большой алый рот. В облике молодой женщины было что-то диковатое.

Она крепко, почти по-мужски, пожала ему руку.

— Малко Линге, — представил его Фелипе Манчаи, — социолог. Он приехал изучать нашу страну.

Еще несколько гостей-журналистов, мужчин и женщин, уже сгрудились возле бара с напитками в крошечном тропическом садике. Всем присутствующим дамам было далеко до Моники. Профессия Малко, казалось, не произвела на нее ни малейшего впечатления, и она вскоре покинула его, затеяв оживленный спор с одним из журналистов. Малко издали наблюдал за ней. Она говорила, пожалуй, слишком громко, ни минуты не оставаясь на месте, курила сигарету за сигаретой и то и дело обрывала свою речь резким, почти истерическим смешком. Настоящая «Пасионария», готовая умереть за идею. Равно как и убить... Малко так и видел ее во главе колонны демонстрантов на улицах Лимы. Скромный, на первый взгляд, костюм не скрадывал, а подчеркивал ее сексапильность.

Лишь много позже, когда закончился обед и было выпито изрядное количество писко, Малко снова удалось оказаться около нее. Глаза ее блестели еще ярче, она громко смеялась, большой рот приоткрывался в чувственной и немного хищной улыбке. Ее взгляд рассеянно скользил по Малко, не задерживаясь на нем.