Охота на Бугимена - [66]

– Понимаю, – моя подруга надула губы.

– А юный следопыт на заднем сиденье? Он понимает?

Я кивнул, опасаясь снова брякнуть глупость.

– Вы не против, если я заберу эти фото? – Харпер поднял руку со снимками.

– Пожалуйста, – ответила Карли. – А можно вопрос?

– Давайте.

– Вы установили слежку за мемориалами? На случай, если он вернется?

Харпер ответил не сразу.

– Последние две недели – каждую ночь.

– За всеми четырьмя?

Он опять ответил не сразу.

– Да.

– И?..

– И не могу вам ни о чем рассказать.

– Да ладно, – ее тон меня удивил, – ни я, ни юный следопыт на заднем сиденье…

– Полегче! – я возмущенно выпрямился.

– …ни разу не дали вам повода в нас усомниться. Мы ведь позвонили по собственной инициативе. И вовсе не обязаны были этого делать. Мы могли…

– Ладно, ладно, – Харпер поднял руки вверх и, похоже, решился. Задумчиво посопев, он предупредил: – Но это необходимо сохранить в тайне, ясно?

– Конечно, – пообещала Карли.

Обернувшись, он посмотрел мне в глаза.

– Да, конечно, – повторил я.

– Мы начали круглосуточное наблюдение за этими мемориалами только пару недель назад, когда обнаружили, что он вытворяет. Наш прокол. Конечно, надо было раньше заметить. Если бы люди узнали, нас бы поперли из города, и я бы лично никого в этом не винил.

Он нервно поерзал в кресле.

– Но еще прежде чем мы поняли, что происходит, наши служащие присматривали за местами преступлений. С первого же дня полиция проводила регулярные объезды.

– Заметили что-нибудь? – спросила Карли, и я, глядя на нее с заднего сиденья, впервые серьезно подумал, что когда-нибудь ей действительно достанется Пулитцеровская премия.

– Мы заметили достаточно для того, чтобы попросить членов семьи и друзей, а также некоторых представителей средств массовой информации предоставить нам фото или видеоматериалы, сделанные во время поминовения. У нас теперь есть снимки множества самых разных лиц. И мы анализируем все, что получили.

– Это правильно, – кивнула Карли.

– Рад, что вы одобрили.

Тут она реально хихикнула.

– Значит, какая-то схема стала вырисовываться? Завсегдатаи? Знакомые лица, приходящие регулярно?

– Вы удивитесь, но есть такие, что наведываются или просто ездят мимо каждый божий день. Они все у нас на учете.

Блин. У меня загорелись щеки.

– Как правило, это родственники или друзья, люди, у которых есть железобетонные алиби.

Теперь взмокли ладони.

– Хотя время от времени появляются и неожиданные персонажи.

Под ложечкой засосало.

– Такие, чье поведение мы считаем необычным или, прямо скажем, странным.

– Насколько странным? – поинтересовалась Карли.

– Видели всякое – что можно и чего нельзя. Истерические приступы рыданий. Взрывы ярости. Безудержные молитвы. Не раз бывало, что люди прихватывают с собой сувениры с места поминовения – мягкие игрушки, фотографии.

Я попытался сглотнуть, но горло совершенно пересохло.

– Когда что-то подобное происходило, мы поднимали материалы на этих людей и в нескольких случаях устанавливали дополнительное наблюдение – вдруг еще какое странное поведение проявится.

– Простите, – вдруг прервала его Карли, – у меня сигнал на пейджер. Нужно позвонить в газету.

Слава богу. Аминь. Господи, благослови этот драгоценный пейджер.

Детектив Харпер завел двигатель и выехал с парковки. Через несколько минут, когда мы притормозили у моего дома, я заметил в зеркале заднего вида, что он пристально смотрит на меня. Прежде чем я успел отвести взгляд, Харпер мне подмигнул.

Карли Олбрайт пишет статью для «Иджис» (фото предоставлено Бруклином Юингом)

XII Лето с дробовиком

«Это он»

1

После разговора с детективом Харпером меня неотступно преследовала некая мысль. Пара дней ушла на то, чтобы оправиться и прийти в себя после хитрого взгляда, который Харпер бросил мне в зеркало заднего вида, и осознания: полиция все знала о том, что я частенько проезжал мимо мемориалов, не говоря уже о домах жертв. Очевидно, я и близко не проявлял того ума, который себе приписывал.

А ведь еще была фотография, которую я припрятал в конверте у задней стенки в ящике стола. Я подобрал это фото в затоптанной траве под деревом, где друзья и семья Наташи Галлахер устроили ее поминальный «алтарь». Цветной квадратик десять на десять, на нем Наташа лопает дымящихся крабов за столиком у бассейна. Фото выцвело и пошло морщинками от непогоды. На оборотной стороне отпечатался чей-то ботинок, а верхний левый уголок порвался – то ли от кнопки, то ли от скрепки, которой фото было пришпилено к общему постеру. Должно быть, ветер оторвал эту фотографию. В тот сентябрьский вечер, когда она мне подвернулась, я хорошенько огляделся: не смотрит ли кто. Потом нагнулся – типа, у меня шнурок развязался, прижал фото ладонью и, уходя, сунул в задний карман шорт. Как назвал это детектив Харпер – странное поведение, ни дать ни взять. Я ни тогда не смог бы объяснить, зачем взял фото, ни сейчас не могу. Зато теперь я знаю: либо сам Харпер, либо кто-то из его подчиненных видел, как я это сделал.

Но беспокоило меня не это. Позор – штука временная, о чем я узнал на собственной шкуре за долгие годы жизни. Было что-то еще – что-то важное; оно носилось прямо под поверхностью моего сознания и просилось на кончик языка, изо всех сил стараясь вырваться наружу…