Охота на бизнесменов - [27]

Вуцис бесцельно брел по улице, не зная, куда идти, что дальше делать. От дум, нервного перенапряжения болела голова, хотелось забыть все и забыться, отключиться от этой жизни, уйти туда, где бы его никто не видел, ни о чем не спрашивал. И как он ни старался отогнать мысли о нелепом положении, в которое он вляпался, они вертелись в голове, как пчелы в роевне, отыскивая выход. Больше всего его мучил вопрос, почему следователь по особо важным делам, показав ему фоторобот, схожий то ли с Тобратовым, то ли с Петропавловским, просил не говорить об этом в милиции. Делают одно дело, ищут налетчиков на инкассатора, а действуют как непримиримые конкуренты, идут разными путями. Тобратов после первого же допроса отказался от версии виновности Грушецкого и Татарникова, а Полуэктов уцепился за них как за единственных виновников. Что за этим? Тобратов разговаривает по-человечески, спокойно, рассудительно, а этот следователь Полуэктов — нахраписто, уверенно, безапелляционно. Убежден, что только Грушецкий и Татарников способны на такое? Или блефует, старается побыстрее сбагрить с рук дело об ограблении инкассатора?

Внезапно его озарило: не случайно Полуэктов и Тобратов действуют разобщенно и не случайно друг к другу относятся с недоверием. Следователь по особо важным делам, похоже, не доверяет начальнику уголовного розыска, а Тобратов раскусил авантюрную сущность московского сыскника, и потому сам ведет параллельное расследование. Начальник уголовного розыска уважительно разговаривал с Вуцисом, и художнику он импонировал не только вежливостью, тактичным обращением: по его вопросам нетрудно было определить, что это человек умный, образованный, рассудительный. А придя к такому выводу, сам собой напрашивался и выход: обратиться к Тобратову, все честно ему рассказать и попросить совета.

Вуцис сразу же решил вернуться в милицию. Но, подумав о возможной встрече с Полуэктовым, пришел к выводу, что лучше пока воспользоваться телефоном. Увидел телефонную будку и свернул туда. Не успел набрать номер, как из-за дома, который только что прошел Вуцис, вынырнул маленький мужичонка в поношенном сером костюмчике с полиэтиленовой сумкой в руках. Он не обратил бы на него внимания, если бы тот не приостановился и не стал вертеть головой, отыскивая кого-то. Увидев Вуциса в телефонной будке, сразу успокоился, помахивая сумкой, прошел мимо.

«А ведь этот за мной следит, — подумал художник. — Топтун или сподвижник бандитов, которому поручено убрать свидетеля, как и Грушецкого?»

Но, странное дело, Вуцис не испытывал такого страха, который охватывал его при виде Полуэктова.

Мужичок прошел по улице и остановился около витрины магазина, стал рассматривать что-то. Если бы он охотился за Вуцисом, сейчас никто не помешал бы его ухлопать: улица была пустынна. Значит, топтун приставлен не иначе как Полуэктовым.

Вуцис набрал номер телефона начальника уголовного розыска. К счастью, Тобратов оказался на месте.

— Здравствуйте, Геннадий Михайлович. Это ваш подопечный, художник Вуцис. — В трубке вдруг возникли непонятные шумы, но он разобрал сказанное.

— Слушаю вас.

— Хотелось бы с вами встретиться, но, по-моему, за мной хвост, — прокричал Вуцис.

— Не кричите, я хорошо вас слышу. И не бойтесь, я знаю. Постарайтесь оставить хвост с носом. Сумеете?

— Попытаюсь.

— Домой пока не ходите. Встретимся в четырнадцать ноль-ноль в кафе «Березка». Сможете?

— Конечно.

— Вот и отлично, — Тобратов повесил трубку.

Топтуна около витрины не было. Видимо, зашел в магазин. Как же от него отделаться? Вуцис вспомнил столовую на улице Московской, где ему довелось оформлять зал; там есть служебный ход, ведущий во двор, через который можно незаметно скрыться…

Неторопливой походкой прошел мимо магазина и вскоре увидел своего «неразлучного» попутчика. Поводив его около часа по разным улочкам и переулкам, Вуцис зашел в столовую, где его все знали, поговорил с заведующей минут десять, даже кофейку выпил и через служебный ход отправился к «Березке».

8

Тобратов терпеть не мог выскочек, верхоглядов, с которыми жизнь свела его еще на школьной скамье. Рядом с ним за партой сидел Витя Стригунок, его сверстник, сынок секретаря райкома. Шустрый, рыжий паренек, самоуверенный, нагловатый, умеющий втирать очки не только одноклассникам, но и педагогам. На уроках по любым предметам он всегда первый тянул руку, и, если его вызывали к доске, так начинал тараторить, что у всех звон в ушах стоял. Заучивал он самое основное, не вникая в глубь предмета, но, обладая ораторскими способностями — папина наследственность, — умел безостановочно говорить об одном и том же столько, сколько выдерживал учитель.

В классе его не любили, не только за то, что он одевался лучше, учителя относились к нему снисходительно, прощали ему шалости и срывы, называя его постоянно в числе отличников, но и за то, что он был неискренним, постоянно хитрил и зло подшучивал над товарищами.

Геннадий относился к Виктору терпимо: все-таки сидели за одной партой, в кино вместе ходили, и у Виктора было много интересных книг, которые он давал ему почитать. Но однажды…