Ох уж эта Люся - [29]

Вскоре старшая медсестра вообще утратила спокойный сон, похудела на пятнадцать килограммов, а один раз дошла до абсолютного края, забыв нанести на волосы оттеночный шампунь «Ирида» в целях получения интеллигентного фиолетового окраса.

Заметив это, заведующий во время утреннего обхода строго посмотрел в печальные глаза прежде отличавшейся здоровьем и благополучием главной женщины отделения и сухо бросил: «Зайдите ко мне…» Филипко обмерла. Опытная интриганка, сжившая со свету не одну молоденькую сестричку, почувствовала, что настал «день мщения, наказания», и приготовилась к великому исходу из родного отделения.

Заведующий, облаченный в белый халат с вышитыми на кармане инициалами Е. Б.И., сидел за рабочим столом и листал очередную историю болезни.

– Борис Йосич, можно? – в дверь втиснулось расстроенное лицо с обвисшими от неожиданно нагрянувшей худобы брылами.

– Жду. Жду, матушка, – прогудел Ефимов.

От покровительственного и одновременно домашнего «матушка» у Филипко задрожали губы, а на глаза навернулись слезы. Заведующий подумал: «Климакс», Марья Федоровна: «Не в курсе».

– Борис Йосич, вызывали? – соблюдала протокол старшая медсестра.

– Проходи. Садись, Маша, – приглашал к неформальному общению кардиолог Ефимов.

– Я слушаю, Борис Йосич.

– Брось ты. Заладила «Борис Йосич, Борис Йосич». Что с тобой, Машенька?

При слове «Машенька» Филипко зарыдала:

– Боря… Боря… Это ужас. Я ничего не могу с собой поделать. Меня то в жар, то в холод. Ночью трясет, рубашка мокрая. Утром – головная боль. Ни есть, ни спать не могу. Работать не могу… Все о…

Ефимов не стал дожидаться окончания тирады и заговорил:

– Маша, это нормально. Это физиологический процесс. Гормоны. Сама понимаешь. Через это проходит каждая женщина. Потом – возраст… Сходи к гомеопату. Хочешь консультацию лучшего гинеколога, профессора Брайля, организую?

Марья Федоровна оцепенела:

– Какого Брайля, Боря? При чем тут Брайль? У меня жизнь под откос катится, а ты мне Брайля…

Ефимов секунду помолчал, пытаясь отыскать в словах иссохшей подруги здравый смысл, не нашел и потому решил поменять тактику. Голос Е. Б.И. стал по-особому ласковым и вкрадчивым:

– Машенька, я все понимаю. Не хочешь Брайля, давай к Соломону Моисеевичу. Успокоительные, прогулки на свежем воздухе, расслабляющие процедуры… Всего-то дней десять, без оформления больничного, придумаем командировку. Дома скажешь – в санаторий.

– Боря, – завопила Марья Федоровна, – это тебе нужно к Соломон Моисеичу! Я не сумасшедшая.

Ефимов начал раздражаться:

– Ты не сумасшедшая. У тебя просто климакс.

– При чем тут климакс? – выкрикивала Филипко. – Это Жебет. Понимаешь, не климакс, а Жебет!

Теперь пришла очередь орать завотделением:

– Кто такой Жебет? Кто это, я тебя спрашиваю?

Маша поперхнулась, вытаращила глаза и выдохнула прямо в искаженное криком лицо начальника:

– Ты что, действительно, ничего не знаешь?

– Нет, – уже спокойнее ответил Ефимов. – А что я должен знать?

– И он к тебе не приходил?

– Кто?

– Жебет.

– Да кто это, в конце концов? И почему он должен был ко мне прийти? – Кривая раздражения вновь поползла вверх.

– Боря, это медбрат, он работает, между прочим, в твоем отделении.

– А-а-а, это такой круглолицый картавый парень? Глаза еще такие, вытаращенные?

– Это не парень, Боря, это чудовище.

– Ну прямо-таки чудовище? Я, конечно, согласен, не очень симпатичен…

– Прекрати передергивать, – Филипко начала повизгивать.

– Тогда по порядку. Что случилось?

– Боря, он обвинил меня в воровстве и взяточничестве. Он назвал меня лицемеркой. Он следит за каждым моим шагом. Он перепроверяет все назначения и расход лекарств. Он…

– А почему он этим занимается? – посерьезнел Е. Б.И.

– Потому что он идиот! Потому что он хочет, чтобы я жила на одну зарплату!

– Маша, ты опять за свое? Я же просил… Ты каждый месяц получаешь от меня деньги.

Филипко с ненавистью посмотрела в глаза Ефимову и зашипела:

– Ты тоже каждый месяц получаешь от меня деньги.

– Это деньги не от тебя, – держал оборону Борис Иосифович. – Это деньги от пациентов.

– Так почему же эти деньги ты не берешь из рук в руки? Пачкаться не хочешь? Ефимов честный, Ефимов благородный, Ефимов денег не берет, Ефимов… А ты забыл, Ефимов, кто это о тебе рассказывает? Это я о тебе рассказываю! Им рассказываю, но намекаю, что у твоего отделения есть нужды, что тебе нужны особые условия, что любой труд, особенно врачебный, должен быть оплачен. Помнишь ты об этом, Ефимов?

– К делу, Маша, это не имеет никакого отношения.

– Это имеет к моему делу прямое отношение. В общем, делай, что хочешь!

– А что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Убери его.

– Мотив?

– Полгода работает, а внутривенно делать так и не научился!

– Маша, ты с ума сошла, он медбрат, научится.

– Ну тогда убери меня… Как взяточницу и воровку.

Филипко закрыла лицо руками, минуту посидела. «Опять плачет», – загрустил Ефимов. Ничего подобного: Марья Федоровна праздновала победу.

– Я могу идти, Борис Йосич? – спросила она с выражением абсолютной покорности на лице.

– Идите. Да… Раз так, то пригласите ко мне Жебета.

Ни о чем не подозревавший кандидат на увольнение в это время сидел на посту и листал тетрадку с лекциями патриарха одесской кардиологии профессора Дыбенко. Павлик пребывал в отличном расположении духа, о чем свидетельствовали испещренные мелкими записями поля в тетради.