После трех дней бреда Ильич вдохновенно принял заботы вдовой купчихи Настасьи Ниловны. У нее друзья снимали «деревяшку» с печным отоплением. Для друзей это был знак свыше. Для Ниловны это также был знак. Может, и не знак, но между Вовой и Настасьей вспыхнуло большое чувство. Можно сказать, пробудилась первая в этом мире любовь! Зверев по этому поводу высказался прочувственно, с добротой, но получилось на манер матерной частушки.
Однако не только Мишенин размышлял о вмешательстве в историю, грешили этим и Зверев с Федотовым.
Мысли Бориса правильнее было бы назвать размышлизмами, столь они были неопределенны и полны сомнений. Будучи сторонником идеи социальной справедливости, он с почтением относился к выводам Карла Маркса. Вместе с тем, он весьма критично оценивал природу человека. У Бориса не было сомнений в том, что физиология человека внутренне ориентирована на противоположные начала: с одной стороны, потребность поделиться, с другой — отобрать и поработить.
Превалировало ли второе или жадность в принципе была активнее — распознать такие тонкости Федотову не случилось. Поначалу он хотел немедленно сойтись с революционерами, но вовремя одумался, осознав собственную полную безграмотность в части понимания местных реалий. Он вдруг осознал, что даже не помнит, взял ли уже товарищ Ульянов свой знаменитый партийный псевдоним. Как оказалось, его представления о героях и движущих силах этой революции также были далеки от совершенства.
В итоге он решил с выводами не торопиться, но к этому миру присмотреться. Вдруг что да придумается.
Зверев мыслил категориями морпеха, т. е. нормального молодого человека начала XXI века. На монархию, как и на идею соц. справедливости ему было глубоко плевать. Он полностью поддержал Федотова по-настоящему заработать. Но вот с гибелью Императорского флота душа морпеха была категорически не согласна. Разговоры по этому поводу порою протекали весьма бурно.
— Борис, но почему через газету не предупредить о позорной сдаче Небогатовым эскадры Императорского флота? Ведь можно же спасти несколько боевых кораблей.
— Дима, предположим, что какой-нибудь идиот-редактор опубликует этот бред. Предположим, что будут приняты меры, но, что принципиально изменится? Попробуй сам себе ответь — наличие нескольких лишних битых кораблей хоть как-то повлияют на исход сухопутной компании и условия мирного договора?
— Старый, ты не понимаешь, ведь сдача флота — это наш позор! — продолжал горячиться Зверев.
— Димыч, прошу тебя, будь трезвее. Технические решения нравственными категориями не располагают. Не сдаст Небогатов флот — погибнет еще несколько тысяч русских моряков. В итоге страна потеряет грамотных специалистов с реальным боевым опытом. В этом отношении мы России только навредим. Дим, главное даже не в этом. Ты осознай — для аборигенов поражение будет носить столь же позорный характер. Они же не будут знать, что в иной реальности остатки флота сдались. В этом смысле изменить будущее мы не в силах.
Эт…, - Дима на мгновенье замолчал. — Ладно, согласен, твоя взяла, но почему не подсказать хотя бы, где наших обнаружат яппы?
— Революционные потрясатели, мать вашу! Вы скажите мне, старому, кто же в такое поверит и кто такое напечатает!? — Борис в волнении начал мерить горницу шагами. — А если некий сбрендивший главред и опубликует ваше предсказание, то непременно найдутся трезвомыслящие, что позже начнут выискивать, в чем еще отметились эти гребаные предсказатели!
— Вы это к чему, Борис Степанович? — влез в разговор, молчавший до этого Мишенин.
— А к тому, уважаемые, — побелевшими пальцами Борис вцепился в спинку кресла, — что, как только мы выйдем на рынок с железяками, обогнавшими местное время, так те самые очень трезвые и умные быстренько сложат «два плюс два». Сложат и непременно прощупают нас на предмет причастности к тем предсказаниям, а нам это надо?
— Да кому такое придет в голову, Борис Степанович! Что Вы несете? — занервничал математик.
— А ну заглохни! — неожиданно гаркнул Зверев. — Старый прав! Вычислят на раз. А конкретным пацанам надо дело поднимать. Помехи нам не нужны! Точка.
* * *
У друзей были обширные планы на реализацию своих знаний, но и здесь все было непросто. Знания математики всего лишь позволяли не умереть с голода. Статьи по психологии в перспективе могли дать мировую известность, а кушать хотелось здесь и сейчас, тем более, что знания эти были весьма поверхностны. Основные надежды переселенцы связывали с профессиональными навыками Федотова.
Первоначально переселенцы предполагали получить стартовый капитал, продавая изобретения. Увы, жизнь быстро развеяла их ожидания: суета с продажей идеи молнии кончилась провалом. Хорошо хоть куртку не распороли. Продажа новшеств больше не казалась источником доходов. Друзья с сожалением убедились, что все цивилизованные варианты кончались многолетней работой на дядю банкира и потерей темпа. Тогда-то добропорядочные (или почти добропорядочные) граждане двадцать первого века решили встать на путь, активно пропагандировавшийся на их исторической родине — на путь первичного приобретения капитала, т. е. гангстеризма. Не малую роль в таком решении сыграло отсутствие каких-либо привязанностей. Этот век они воспринимали как эмигранты, которым необходимо выжить любой ценой.
