Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. Книга 2 - [36]

Увы, окончания математик уже не слышал.

— Ну что, Димон, приступим к практическим занятиям по транспортировке пострадавшего? — голос Федотова прозвучал буднично.

— Угу, его в прошлый раз оставили в кресле так Ильич неделю не мог голову повернуть.

— М-да, достанется нам от Настасьи.

— Достанется.

Перенеся кресло с клиентом, друзья привычно перегрузили тело на кровать, не забыв сноровисто освободить его от лишней одежды. Эта технология бала многократно отработана.

— О моторах ты всерьез?

— А ты сможешь взять власть без бронетехники? Кстати, за тобой создание партии.

— Степаныч?! — впервые Дмитрий Павлович ошалело закрутил головой, как это обычно делал Ильич.

— Вот тебе и Степаныч, или ты уже в кусты? — набивая трубку, Борис ехидно посматривал на морпеха.

Выкупив избу, Дмитрий Павлович вместо голландки соорудил новомодную печь-камин, сидеть подле нее было не в пример комфортней. Во дворе наладил импровизированный зимний лагерь на манер того, что после событий в экспрессе Москва-Питер, друзья каждодневно сооружали в памятном «лыжном походе». Над костерком шкворчал закопченный чайник. По периметру застеленные овчинкой деревянные плахи. К часу ночи луна заметно сместилась к западу, а мороз усилился, но у костра в полушубках было по-особому комфортно. Самое то, для обстоятельного разговора.

Ни каких конкретных планов по взятию власти Федотов и близко не вынашивал, но и не готовится к предстоящим событиям было бы недальновидно. В этом смысле моторы были техническим проектом, обреченном на финансовый успех. С другой стороны, не прихватизировать в предстоящей неразберихе несколько броневиков, было бы верхом бестактности.

Иначе дело обстояло с создание партии. Используя этот инструмент можно лоббировать свои коммерческие интересы, но с тем же успехом можно продвигать политические воззрения, знать бы только, чем капать на мозг обывателю.

— Завидую Ильичу. Был монархистом, а сошелся с местными либералами и перековался в борца с опостылевшим режимом! — Борис пыхнул ароматным дымком, — Он, блин, теперь идейный сторонник буржуазной республики. Усраться можно. Кстати, помнишь, что эти козлы наворотили с марта по октябрь семнадцатого?

Кое-что Дима помнил, но по большей части выжал из воспоминаний Бориса с Мишениным. Мягко говоря, картинка получилась не радостная.

Для начала пришедшие к власти либералы освободили всех политзеков. Этого им показалось мало и для вящего удовольствия они скости сроки уголовникам. В результате девяносто тысяч «птенцов Керенского» вдумчиво приступили к работе по профессии.

А еще Борис с Мишениным помнили о каком-то приказе?1, предусматривающий выборы солдатских комитетов и передачу под их контроль оружия. В сумме с отменой военно-полевых судов и запретом на смертную казнь ребята-демократы поставили на армии большой и жирный крест.

Одно радовало Дмитрия Павловича — в марте семнадцатого временные обозвали полицаев ментами. Не то, чтобы Димон любил ментовскую братию, но привычное название грело душу.

— Ну, хорошо, — продолжил Федотов, — пусть в марте к власти пришли дурные либероиды. А каковы здешние большевики? Ты знаешь, чем больше я с ними общаюсь, тем отчетливее вижу тех же либеров, только круче и с уклоном в коммунизм.

Борис конечно передергивал, но это был не первый разговор, и Зверев не стал отвлекаться.

— Переколошматить и тех, и других? — сомнение в вопросе сочилось изо всех щелей.

— Утопия почище Мора. Самое поганое, что все революционеры по-своему правы.

— Подводишь, что пора рвать когти, тогда зачем «своя» партия?

— Да есть одна мыслишка.

К идее создания партии Федотов подошел месяц назад. Пытаясь найти выход из исторического тупика, он искал рычаги воздействия на систему, дабы хоть немного отредактировать самый неприятный сценарий. Отменить идею социального равенства было невозможно в принципе, к тому же противоречило внутренним установкам. Укрепить самодержавие — те же вилы, только в профиль.

Прикидывал и так, и эдак, но везде торчала задница. Сменившие Николашку демократы продемонстрировали свой либерализм до полного развала государственности. Большевики показали аналогичную прыть, правда, по-своему, зато в гражданской войне взяли верх. Значит с ними не все так безнадежно, но дури марксистского толка все одно было выше крыши.

Парадокс заключался в том, что будучи сторонником идей социальной справедливости, Федотов ничего дурного ни в либеральной, ни тем более в коммунистической идеях не видел. Вот только носители этих теорий исходили из наивной веры в доброго и разумного человека. Хомо сапиенс изначально являлся существом стадным, т. е. социальным. Это подразумевало и заботу друг о друге, и безудержную потребность в доминировании. Добрые и разумные среди хомиков, конечно же, встречались, но их количества едва хватало, чтобы плодить и поддерживать подобные теории, отсюда при реализации их замыслов получалось — «как всегда».

Выходило, что с избранного пути в принципе не свернуть. Некоторая надежда мелькнула совсем недавно, а ее предыстория относилась к событиям годичной давности, когда в словесной баталии Мишенин выдал сакраментальное: «Революция пожирает своих детей»! Ага, сказал, начетчик хренов. Фразу эту, кто только не повторял, но недавно, после общения с местными радикалами, Борис невольно задался вопросом — что заставило Иосифа Виссарионовича уничтожить ленинскую гвардию, сиречь самых последовательных марксистов и борцов с царским режимом?