Огюст Бланки - [72]

Бланки поддерживал старый революционный девиз: «Свобода, равенство и братство». Но в отличие от неоякобинцев типа Барбеса или Ледрю-Роллена, щеголявших фразами Робеспьера, он не ограничивался принципами 1793 года. Он не хотел также подражать социали-стам-утопистам в создании иллюзорных, но детально разработанных проектов будущего социалистического общества. Он вообще считал возможным строить планы на будущее лишь на основе общей направляющей идеи. Такой идеей был для него последовательно проведенный принцип равенства. Для его осуществления необходимо прежде всего взять власть в свои руки. После этого предстоит долгий и трудный путь. Однако его можно преодолеть при соблюдении двух условий: во-первых, единство цели между революционным правительством и массами: во-вторых, свержение тирании напитала над трудом. Что касается методов решения этой задачи, то они должны выбираться на ходу, в зависимости от обстоятельств. Гарантией правильности выбора должно служить то, что в состав правительства войдут истинные революционеры, вышедшие из народа.

Нельзя утверждать, что у него уже сложилось социалистическое мировоззрение. Он не обладал способностью включать конкретные социальные и политические явления в какую-то общую теорию социального прогресса. Его не без основания считали социалистом чувства, инстинкта, а не науки, политическим романтиком, которого обуревала страеть к революционному действию. Все это в сочетании с его героической деятельностью революционера и создавало ему авторитет вождя Центрального республиканского общества.

Общество, которое называлось просто клубом Бланки, хотя сам он решительно возражал против такого названия, было самой передовой и революционной организацией среди всех многочисленных организаций, родившихся в ходе революции. Оно выражало наиболее определенно интересы революционного рабочего класса Парижа. Не случайно последователи Бабефа, возглавляемые Дезами в Клубе Гобеленов, примыкали к бланкистскому обществу. Напротив, Луи Блан, наприме;>, с неприязнью относился к нему, поскольку революционные идеи Бланки были прямой противоположностью его планам введения социализма путем сотрудничества между классами. Враждебно относился к нему Ледрю-Роллен, отражая органическую враждебность мелкой буржуазии к идеям революционного социализма. Что касается прямых представителей буржуазии, вообще всех консерваторов, всех правых в политике, то Бланки п его клуб были для них воплощением дикой, разрушительной силы, против которой надо беспощадно бороться всеми средствами. Хотя Бланки в это время явно отказался от заговорщической тактики, его обвиняли в подготовке опасного заговора. Правые говорили, что в клубе Бланки занимаются составлением списка лиц, которые на другой день после захвата власти будут обезглавлены на гильотине.

В такую ложь могли и поверить; ведь на заседаниях других клубов иногда выдвигались самые дикие и фантастические проекты. Например, в Обществе прав человека некий гражданин Дювивье предложил радикально решить социальный вопрос путем поголовного истребления всех людей старше тридцатилетнего возраста, поскольку они слишком испорчены старыми нравами и не в состоянии приспособиться к новому порядку. Другой предлагал установить строгую охрану вокруг домов богачей, с тем чтобы они там умерли с голоду. Курьезов подобного рода было очень много. Ведь неожиданно обретенная свобода после тридцатилетнего монархического застоя выплеснула на поверхность все, даже самые нелепые страсти. Они кипели не только в клубах, но выливались и на страницы газет, число которых только в Париже достигло 170. Появились такие левые издания, как «Народный представитель» Прудона, «Мирная демократия» фурьериста Консидерана, «Популер» коммуниста Кабэ, «Друзья народа» Распая и другие. Газеты соперничали крикливостью названий, среди которых фигурировали «Спартак», «Робеспьер», «Кровожадный», «Вулкан», «Красный колпак», «Рабочий набат», «Революционный трибунал». Как правило, эти издания с зажигательными заголовками имели эфемерное существование и быстро исчезали.

Вернемся, однако, к Центральному республиканскому обществу Бланки. Начиная с 26 февраля оно заседало ежедневно, кроме воскресений; в первые дни в разных помещениях, а затем укоренилось в Консерватории на улице Бержер. Каждый вечер в полошне восьмого у входа наблюдалась сцена, похожая на то, что происходит у театрального подъезда перед спектаклем. Активисты общества с красными галстуками проверяли пропуска у членов общества и приглашенных. Но в зал заседаний мог пройти каждый желающий за плату. И таких находилось очень много. Даже светские дамы с интересом приходили послушать, что происходит в клубе Бланки.

Обычно подобная публика испытывала разочарование, ибо никаких кровожадных призывов здесь не было слышно. И сам Бланки, сидевший вместе с членами бюро за столом, покрытым зеленым сукном, вовсе не походил на того неистового заговорщика, образ которого создавали буржуазные газеты. К несчастью, даже весьма почтенные люди имели о Бланки самое превратное представление. Вот что писал о нем, например, знаменитый писатель Виктор Гюго, который прошел сложный путь политического развития справа налево: «Не повышая голоса, он требовал голову Ламартина... В его глазах были все отблески 1793 года. Его идеал был двойным: для мысли — Марат, для действия — Алибо (он пытался убить Луи-Филиппа. —