Огромное окно - [4]

– А для Клауса, – продолжала Тетя Жозефина, – у меня модель поезда. – Она открыла второй сундук и достала маленький паровозик. – Ты можешь уложить рельсы в том пустом углу комнаты.

– Здорово, – сказал Клаус, стараясь изобразить восторг. Ему никогда не нравились модели поездов – столько трудов, пока собираешь, а когда наконец соберешь, поезд только и делает, что ездит без конца по кругу.

– А для Солнышка, – Тетя Жозефина запустила руку в сундук поменьше, стоявший в ногах детской кроватки, – у меня тут погремушка. Смотри, Солнышко, как она гремит.

Солнышко улыбнулась Тете Жозефине, показав все свои четыре острых зуба. Но старшие-то знали, что Солнышко терпеть не может погремушек из-за раздражающих звуков, которые они издают, если их потрясти. Ей уже дарили погремушку, и то была единственная вещь, которую ей не жалко было потерять в пожаре, уничтожившем бодлеровский дом.

– Какие щедрые подарки, – сказала Вайолет. Как девочка вежливая, она не добавила, что все эти вещи не особенно им нравятся.

– Но ведь я очень рада, что вы будете у меня жить, – сказала Тетя Жозефина. – Я так люблю грамматику. Я в восторге от того, что могу разделить мою любовь с тремя такими милыми детьми. А сейчас даю вам несколько минут, чтобы устроиться, после чего мы пообедаем. До скорой встречи.

– Тетя Жозефина, – остановил ее Клаус, – а для чего эти жестянки?

– Бон те? Для грабителей, разумеется. – Тетя Жозефина поправила волосы на макушке. – Вы, наверное, не меньше меня боитесь грабителей. Поэтому каждый вечер, ложась спать, кладите жестянки у самой двери, когда грабители войдут, они наступят на них, и вы проснетесь.

– Но что же мы будем делать после того, как проснемся и увидим рассерженного грабителя? – спросила Вайолет. – Уж лучше спать, пока он грабит.

Глаза у Тети Жозефины расширились от ужаса.

– Рассерженный грабитель? – повторила она. – Рассерженный грабитель?! Зачем ты так говоришь? Ты хочешь нас напугать, чтобы нам стало еще страшнее?

– Нет, конечно, – запинаясь, пробормотала Вайолет, не указав Тете Жозефине, что та сама завела разговор на эту тему. – Извините. Я совсем не хотела вас пугать.

– Хорошо, ни слова больше об этом. – Тетя Жозефина нервно бросила взгляд в сторону банок, как будто грабитель как раз в этот момент наступал на них. – Через несколько минут увидимся за обеденным столом.

Новая опекунша закрыла за собой дверь, и бодлеровские дети некоторое время слушали, как шаги ее удаляются по коридору, прежде чем заговорили между собой.

– Красотку отдаем Солнышку. – Вайолет передала куклу сестре. – Пластмасса твердая, я думаю, ее удобно кусать.

– А ты возьми себе модель поезда, Вайолет, – сказал Клаус. – Может, разберешь ее на части и изобретешь что-нибудь.

– Но тогда тебе достанется погремушка, – запротестовала Вайолет. – Несправедливо получается.

– Шу! – крикнула Солнышко. Возможно, это означало что-то вроде: «В нашей жизни давно уже не случалось ничего справедливого».

Бодлеры переглянулись с горькой улыбкой. Солнышко была права: несправедливо, что они лишились родителей. Несправедливо, что злобный и отвратительный Граф Олаф, охотясь за наследством, преследует их, куда бы они ни поехали. Несправедливо, что им приходится переезжать от родственника к родственнику и в каждом следующем доме происходит что-то ужасное, как будто дети едут в зловещем автобусе, который останавливается только на остановках под названием Несправедливость и Несчастье. И уж конечно, несправедливо, что Клаусу в его новом доме досталась всего лишь погремушка.

– Тетя Жозефина явно очень готовилась к нашему приезду, – с грустью произнесла Вайолет. – Она кажется добродушной. Нам не стоит жаловаться, даже друг другу.

– Ты права, – согласился Клаус без большого энтузиазма, тряхнув погремушкой. – Не будем жаловаться.

– Тви-и! – взвизгнула Солнышко, возможно, желая сказать: «Вы оба правы. Не будем жаловаться».

Клаус подошел к окну и посмотрел на открывшийся вид. Солнце уже начало садиться на чернильно-черные воды озера

Лакримозе, задул холодный вечерний ветер. Даже защищенного стеклом Клауса пробрал озноб.

– Все-таки очень хочется пожаловаться, – сказал он.

– Суп на столе! – раздался из кухни голос Тети Жозефины. – Идите обедать!

Вайолет положила Клаусу руку на плечо и легонько сжала его, чтобы подбодрить брата, и, не обменявшись больше ни словом, трое Бодлеров направились по коридору в столовую. Тетя Жозефина накрыла стол на четверых, для Солнышка подложила толстую подушку, а в углу комнаты опять-таки насыпала кучу жестянок на случай, если грабители вдруг захотят похитить обед.

– Вообще говоря, выражение «суп на столе», является идиоматическим, – заметила Тетя Жозефина, – и разумеется, не означает, что речь идет о супе как таковом. Оно просто значит, что обед готов. Однако в данном случае я в самом деле приготовила суп.

– Ох как хорошо, – сказала Вайолет. – Нет ничего лучше горячего супа холодным вечером.

– По правде говоря, суп не горячий, – пояснила Тетя Жозефина. – Я никогда не готовлю ничего горячего, боюсь включать плиту – вдруг она взорвется. Я сделала холодный огуречный суп.

Бодлеры переглянулись и постарались скрыть разочарование. Как вам должно быть известно, холодный огуречный суп – несравненное лакомство в жаркий день. Я, например, лакомился им однажды в Египте, когда навещал моего друга, заклинателя змей. Если холодный огуречный суп с умением приготовить, он обладает восхитительным, немного мятным вкусом, он прохладен, и вы как будто не только едите его, но и пьете. Но в холодный день, в комнате со сквозняками, холодный огуречный суп нужен так же, как собаке пятая нога.