Ограбление в миллион долларов - [4]

— Чёрт возьми, Пуаро! Знаете, я бы с радостью отдал бы всё, что у меня есть, лишь бы хоть один-единственный раз полюбоваться, как вы останетесь в дураках. Ваша самодовольная усмешка просто выводит меня из себя!

— Ну, ну, не стоит так злиться, дорогой Гастингс! Ей Богу, мне и вправду кажется, что порой вы готовы вцепиться мне в горло. Грустно, друг мой, очень грустно! Вот она, ваша благодарность. Впрочем, терновый венец — обычная доля гениев.

Горделиво выпятив грудь, мой маленький друг тяжело вздохнул, и это было настолько забавно, что я разом забыл все свои обиды и рассмеялся.

Утром во вторник, спозаранку, мы уже ехали в Ливерпуль в вагоне первого класса. Пуаро был неумолим. Сколько я не пытался вытянуть из него хоть что-нибудь, он упорно отмалчивался. Только с наигранной наивностью удивляться, как это я сам обо всём не догадался. В конце концов решив, что умолять его и дальше ниже моего достоинства, я сделал равнодушное лицо, хотя на самом деле едва не лопался от любопытства.

Как только мы с ним оказались возле причала, у которого стоял огромный трансатлантический лайнер, во всём поведении Пуаро мгновенно произошла разительная перемена. Не осталось и следа от его напускного легкомыслия, теперь он скорее напоминал гончую, взявшую след. Взобравшись на борт, мы стали расспрашивать всех четырёх стюардов о приятеле Пуаро, который якобы отплыл на «Олимпии» 23 числа.

— Пожилой джентльмен, в очках. Полный инвалид, всё плавание, вряд ли даже за всё плавание хотя бы раз вышел из своей каюты.

Описание это в точности подошло некоему джентльмену по фамилии Вентнор, занимавшему на пароходе каюту С24, примыкавшую к той, в которой плыл мистер Риджуэй. Я просто сгорал от любопытства, хотя и никак не мог понять, каким образом Пуаро вообще узнал о существовании этого загадочного мистера Вентнора и о том, как он выглядит.

— Скажите, — наконец не выдержал я, — этот мистер Вентнор — наверное, он первым сошёл на берег, когда вы пришвартовались в Нью-Йорке?

Стюард покачал головой.

— Нет, сэр. Напротив — он покинул корабль последним.

Я прикусил язык, но, украдкой бросив взгляд в сторону Пуаро, с удивлением убедился, что он с довольным видом улыбается. Поблагодарив стюарда, он сунул ему в руку банкноту, и мы отправились назад.

— Всё это очень хорошо, — ворчал я, — показания стюарда не оставили камня на камне от вашей драгоценной теории! Так что можете улыбаться, сколько вашей душе угодно!

— Эх, Гастингс, Гастингс, старый друг! Как всегда, не видите разгадки, даже когда она у вас под самым носом! Напротив, последний ответ только подтвердил мою теорию.

Я в отчаянии всплеснул руками.

— Сдаюсь!

* * *

Уже сидя в поезде, на всех парах мчавшем нас в сторону Лондона, Пуаро что-то долго писал, а потом, сложив листок, сунул его в конверт и тщательно заклеил.

— Это для нашего друга инспектора Мак-Нила. По дороге мы занесём его в Скотланд-Ярд, а потом отправимся обедать в ресторан «Рандеву». Я попросил мисс Фаркуар составить нам компанию.

— А как же Риджуэй?

— А что с ним такое? — в глазах Пуаро сверкнул насмешливый огонёк.

— Ну… если вы не думаете… тогда, что ж…

— И что у вас за привычка мямлить, мой милый Гастингс. Я всегда обо всём думаю — в отличие от вас. Если Риджуэй и в самом деле оказался вором, похитившим облигации, — ещё недавно это бы меня ничуть не удивило — что ж, дело было впечатляющим, но не слишком сложным. Обычная история.

— Боюсь только, что мисс Фаркуар вряд ли бы согласилась с вами.

— Возможно, вы и правы, друг мой. Так что, как видите, всё к лучшему. А теперь, Гастингс, давайте вспомним, как развивались события. По вашим глазам, друг мой, видно, что вы прямо-таки сгораете от желания узнать разгадку этого дела. Итак, запертый саквояж с облигациями выкрадывают из запертого чемодана, и пакет пропадает бесследно. Как сказала сама мисс Фаркуар, он растворился в воздухе. Ну, а поскольку современная наука не признает волшбства, можем смело отбросить это предположение. Что же происходит на самом деле? Каждый, кто знал об облигациях, отлично понимал, что пакет просто невозможно пронести на берег незамеченным…

— Да, но всё же мы знаем…

— Говорите за себя, Гастингс! Я рассуждаю просто: раз это было невозможно, значит, они попали на берег каким-то другим путём. Остаются две возможности: либо пакет с облигациями спрятали на борту корабля… либо бросили за борт!

— Привязав к нему что-то вроде поплавка?

— Дался вам этот поплавок, Гастингс. Никакого поплавка не было.

Я вытаращил на него глаза.

— Но… но если облигации выбросили за борт… как же их в то же самое время могли распродавать в Нью-Йорке?!

— Всегда восхищался вашим непревзойдённым умением мыслить логически, мой дорогой друг! Раз облигации распродали в Нью-Йорке, отсюда следует, что никто их за борт не бросал. Теперь вы видите, куда это нас привело?

— Туда же, откуда мы начали, — мрачно ответил я.

— Jamais de la vie[2]! Если свёрток выбросили за борт, а облигации всё-таки были пущены в продажу в Нью-Йорке, значит, в свёртке их попросту не было! Разве кто-нибудь может доказать, что они вообще там были? Вспомните, друг мой, с той самой минуты, как мистер Риджуэй получил его в Лондоне, он ни разу не вскрывал этот самый пакет!