Ограбление по-русски, или Удар « божественного молотка» - [13]

Я заканчиваю очередную деталь, поворачиваю голову, и у меня возникает ощущение, как будто мой кот Жуков впился мне когтями в грудь: дипломата нет. Вместо него – какой-то ободранный потертый чемоданчик какашечного цвета. Открываю этот сраный чемоданишко: внутри отвертки, кусачки, мотки провода, лампочки и початый шкалик с водкой. Да это же инвентарь Кузьмича!

– Электрик здесь был? – подскакиваю я к Власову.

– Был минуты три назад.

Как же я его не заметил? Хотя Кузьмича трудно заметить, потому что он – человек-тень. Только Власов и мог его заметить.

– А куда пошел, не знаешь? – допытываюсь я.

– Кто его знает? Он по всему заводу шастает.

Я хватаю чемоданчик электрика и бегу в соседний цех. Там мужики сидят за столом и режутся в домино. В момент моего появления проигравший забирается под стол и начинает кукарекать.

– Кузьмич у вас не появлялся? – выкрикиваю я.

Мужики досчитывают до сорока и только после этого поворачиваются ко мне:

– А кто его знает, может, и появлялся.

Бегу дальше. В следующем цехе рабочие играют в жмурки: один с завязанными глазами бегает за остальными, которые толпой от него удирают, запрыгивая иногда на станки.

– Кузьмича не видели? – кричу я громко, но они меня не слышат.

Наконец в третьем цехе вижу стоящего на коленях самого Кузьмича, он колотит о бетонный пол моим драгоценным дипломатом и матерится.

– Отдай! Мать твою! – выкрикивает он. – Отдай, сука!

Я неторопливо подхожу к электрику, беру из его рук дипломат, вставляю в его кулак ручку чемоданчика и успокоенный иду прочь. И слышу за спиной радостное:

– Вот ты где, родимая!

Обернувшись я вижу, как Кузьмич, сидя на коленях, любовно поглаживает шкалик.

Верно говорит моя мама: пьяница – это мужчина, который никогда не изменяет своей избраннице – бутылке.

Придя в цех, я незаметно засовываю дипломат под станок и присыпаю металлической стружкой. Как я сразу не догадался это сделать? Мог бы не волноваться столько времени понапрасну.

Перед обедом я подметаю цех, но свою кучу стружки под станком, естественно, не трогаю.

А потом мы идем на обед и когда возвращаемся, я заглядываю под свой станок... Твою мать! Под станком – чисто: стружек нет, дипломата тоже и ни единой соринки.

– Кто убирал стружки?! – кричу я.

– Власов, кто же еще. Он страшно ругался, что у тебя под станком беспорядок, – отвечают мне.

Я больше ни о чем не спрашиваю, а сразу бегу во двор, где у нас стоит большой контейнер, в который сваливают мусор из всех цехов. Но контейнера на месте нет, а в воротах я вижу выезжающий за пределы завода «Камаз» с кузовом-контейнером. Я рысью мчусь за ним, но автоматические железные ворота смыкаются перед самым моим носом. Все, твою мать! Два миллиона баксов упорхнули! Судьба повернулась ко мне задом. Господи, и почему я такой невезучий? Нет, я не невезучий, я дурак, сорокалетний дурак, точнее мудак, который размечтался о шикарном будущем. Как же мне теперь узнать, на какую свалку повезли этот контейнер? И где его там вывалят? И мыслимо ли мне в Джомолунгмах и Монбланах мусора найти одинокий крохотный дипломатик? Скорее всего, его отроют бомжи, которые живут на свалках и перебирают-сортируют их содержимое. А может, стружку сразу отправляют на переплавку, и тогда вообще не остается никаких шансов...

Я уныло бреду в цех, но не доходя до его, захожу в туалет и с полчаса сижу на унитазе, потому что мне никого не хочется видеть. Родился уродом – уродом и помру. Хорошо, что мама о случившемся не знает, она бы меня не похвалила, она бы в лучшем случае отвесила бы мне пару подзатыльников, потому что мама должна учить своего непутевого ребенка жизни. Маме я скажу, что алмазы у меня отобрали вооруженные бандиты (хоть врать маме и нехорошо).

Меньше всего мне хочется сейчас видеть Власова. Чертов любитель чистоты! Будь тебе неладно. Но, войдя в цех, я первым делом вижу довольного Власова за его станком. Он как будто стал повыше. Зайдя сзади, я понимаю, в чем дело: коротышка стоит на возвышении, а это возвышение – мой заветный кейс.

– Гляди, какую хреновину себе приспособил! – улыбается бригадир. – В мусоре нашел. Для кого-то это был просто ящик, а для меня – постамент!

Я выдергиваю из-под коротышки его постамент, несу его опять в раздевалку и запираю в своем шкафчике. Хватит мне бегать с этим дипломатом с места на место, как старухе с корытом, вернее, как Арине Родионовне с маленьким Сашенькой...

И вообще, в раздевалке у нас не воруют, если не считать сигарет, носовых платков, расчесок и денежной мелочи из карманов, но это воровством не назовешь.

Но вот и конец рабочего дня, я уж думал, он никогда не завершится. Я выключаю станок, обметаю его щеткой, закуриваю, иду в раздевалку, открываю шкафчик... Мама родная! Твою мать! Какой-то урод все же спер мои драгоценности...

Я обшариваю шкафчик, заглядываю под него, за него, под другие шкафчики – нету. Господи, какой я кретин, поперся на эту сраную работу с кучей алмазов, ведь я мог бы оставить их у младшей Александры. Да и вообще мог бы сам не ходить на работу, владельцу алмазов на два миллиона долларов можно и не работать. Правда, утром я еще не знал, что там алмазы. Мои женщины очень расстроятся, а моя мама назовет меня безмозглым головастиком, она всегда меня так называет, когда я совершаю глупые поступки, а глупее того, что я вышел сегодня на работу, не придумаешь.