Огонёк в чужом окне - [29]

Клавочка и теща сидели у телевизора, смотрели веселую программу «Кабачок „Тринадцать стульев“».

Тесть читал газету, развалившись по обыкновению в своем кресле-качалке.

А бабушка в это время ползала по полу — подбирала пуговицы. Раскрытая пластмассовая шкатулка валялась у Клавочкиного стула.

Страшный суд...

Я прошел в свою комнату и оттуда позвал Клавочку.

Мы стояли друг против друга в нашей отдельной комнате, о которой столько мечтали. Мы могли закрыться, остаться вдвоем сколько угодно. Но ничего этого мне теперь не хотелось.

— Как ты можешь?! — сказал я, сдерживая голос.— Как можешь спокойно сидеть у телевизора, развлекаться, когда старый человек, не говоря уже о том, что это твоя родная бабушка, ползает на коленях, подбирает то, что нечаянно рассыпала! Откуда в тебе столько жестокости?

— А что я особенного сделала? Ты чего напал?

— Жестокость — даже у крыс патология, а ты-то!..

— Ну спасибо, муж дорогой,— голос у Клавочки дрогнул. — Дождалась, с крысой меня сравниваешь. А дальше что будет?

— Дальше ничего не будет.

— Как это не будет? — заморгала моя жена.

— Хватит с меня! — сказал я резко.—Живу как в мышеловке... Довольно!

Сказал и облегченно вздохнул, свалил наконец непосильный груз со своей преждевременно ссутулившейся спины.

— Меня на испуг не возьмешь! — взвизгнула Клавочка. — Мы не из трусливого десятка.

Явно произошел разрыв. Теперь нужны решительные действия. И немедленные, иначе...

На стене колыхнулась тень — вошла теща. Свет из гостиной сделал эту тень огромной, она закрыла почти всю комнату.

— Дети, пойдемте ужинать! — миролюбиво сказала теща. — Опять все подогрела, пойдемте, остынет.

— Сейчас придем,— пообещала Клавочка и глазами показала матери на дверь.

— Так я пока на стол накрою. — Теща вышла от нас почти на цыпочках.

Клавочка как ни в чем не бывало сказала мне:

— Витя, а мама нам утку с яблоками приготовила! Думали, в обед съедим, а ты задержался... Пошли, Витя!

— Съедите утку без меня,— грубо сказал я и снял со шкафа свой чемодан, вытряхнул из него прямо на постель какие-то тряпки, обсыпанные нафталином, и побросал туда свои вещи. Что не вместилось, рассовал по карманам.

В комнате снова появилась теща, она с ужасом смотрела на меня.

— Что вы тут надумали, Витя? Чем мы тебе не угодили, скажи? Господи, жизнь только налаживаться стала, квартира у нас такая, обставили по-людски, не хуже, чем у других, соседи завидуют, что вам еще надо? И телевизор, и радиола, пластинок вон сколько, танцуйте, пляшите, все в доме есть. Одеты... Обуты. Питаемся хорошо. Кажется, не дом, а полная чаша. Что ты сделала, доця, такое? Скажи, Витя, мы на нее управу найдем! Нельзя так... решать под горячую руку. Утром совсем другое будет... Нельзя в таком деле торопиться...

Я молчал, из меня мог вылететь сейчас только крик. Я не мог отвязаться от мысли, что все это время передо мной мелькал какой-то яркий, пестрый, ослепляющий красками фильм, и вот он закончился и я увидел перед собой белую тряпку.

Я взял свой чемодан и вышел в коридор. Тесть даже головы не поднял, не проводил меня хотя бы взглядом, а ведь наш разговор был слышен во всей квартире: мирно покачивалась его нога в полосатой штанине, в тагхе без задника.

Бабушка стояла в прихожей с поднесенными ко рту сцепленными пальцами, худенькая, маленькая. Я боялся встретиться с ней взглядом: вот кого я предавал. Она была единственным здесь человеком, с которым мне трудно было расставаться.

— Ты это серьезно, Витя? — Клавочка думала, что я разыгрываю какую-то комедию и стоит ей лишь кинуться мне на шею...

— Серьезней быть не может.

— Тогда оставь наши ключи!

— Оставь ключи ему! — раздался голос тестя. — Оставь. Пусть покуражится, завтра вечером с повинной явится. А решать нам: казнить или миловать.

Я вывернул карманы брюк, ключи выпали на пол, мы с Клавочкой разом присели, коснулись руками друг друга. Клавочка чуть изогнулась, пытаясь перехватить мой взгляд.

— Витя,— сказала она жалобно. — А как же я? Без тебя, Витя...

Я не мог вынести ее взгляда и выпалил:

— Собирайся!

Моя ненаглядная взлетела как мячик, с силой ударенный об пол.

— Сейчас, Витя, сейчас. Я скоро... Минуточку.

— Один чемодан, не больше! — скомандовал я, чувствуя в себе необыкновенную силу, способную все изменить, все повернуть по другому руслу.

— Счастья вам желаю. — Бабушка поклонилась, в глазах ее одобрение. — Мира в доме, детки...

— Спасибо. — Я обнял ее. — Мы вас не оставим: устроимся и к себе заберем. Детей наших будете нянчить?

— С радостью! — Бабушка вся светилась.

Теща заплакала, не отрывая от лица платочка, сказала:

— Витя, как же так? Утка с яблоками остывает. Пятый раз подогреваю... Ужинать будем... Как же так?

У выхода, пропустив вперед Клавочку, я обернулся: теща и тесть стояли рядом и растерянно смотрели нам вслед.

— Так будет лучше,— сказал я.