Огонь в затемненном городе (1972) - [44]

Она нисколько не удивилась, увидев меня. Словно считала вполне естественным, что я должен навестить ее, и это меня обрадовало.

— Я слегка простудилась, — объяснила она, пока я снимал пальто. — Но сегодня уже иду в гимназию. Пойдем вместе, ладно?

Линда провела меня в комнату; она была дома одна.

— Какие новости в школе?

Мне пора было начинать.

— Да кое-какие новости есть… — И я принялся рассказывать, как Олев услыхал донос Атса.

— Атс однажды вырвал песенник у меня из рук, — сказала Линда озабоченно. — Но кто бы мог подумать такое. Вот подлец!

— В другой раз надо быть осторожнее.

— Хочешь, я покажу тебе мой песенник?

— Если ты не боишься…

Линда удивленно посмотрела на меня:

— А чего я должна бояться? Тебя, что ли?

— Ты же слышала, что сказал обо мне Арви.

— Думаешь, я поверила?

— Не думаю, но…

— Чего же тогда об этом говорить?

— Я просто так…

— Просто так нечего говорить.

Теперь, пожалуй, наступило самое время выложить все.

— Мээли ведь тоже подозревала меня.

— Мээли? Тебя?

— Ну да. Меня и Олева. Ведь это мы принесли полевую сумку ее дяди.

— Вы?

— Мы.

Линда уставилась на меня недоверчиво:

— Это невозможно.

— Это совершенно возможно, — сказал я. — Мы отдали полевую сумку Мээлиной тете, а Мээли Олев подарил ветку рябины.

Линда молчала.

Я счел необходимым добавить:

— Конечно, никто нас туда не посылал. Мы действительно нашли эту полевую сумку в лесу.

— Чего же ты сразу не сказал?

— Когда?

— Когда я рассказала тебе про подозрения Мээли.

— Как ты не понимаешь! Об этом должно было знать как можно меньше людей.

— Было бы гораздо лучше, если бы ты сразу мне доверился, — заметила Линда.

— Может быть. Но, по крайней мере, теперь это сказано.

— Я, кажется, тебя понимаю.

Слова Линды меня обрадовали.

— Теперь ты объяснишь Мээли?

— Конечно.

— Ты еще скажи ей, что ее дядя жив и здоров. Во всяком случае, еще недавно это было так. Он политрук в Эстонском корпусе, и он чуть не застрелил отца Мадиса, когда тот перебегал к немцам.

Я рассказал Линде о том, что был у Салувээров. Рассказал о ненависти отца Мадиса к политруку Кярвету и о том, откуда Арви взял свое обвинение.

— А о своем отце ты так ничего и не узнал? — спросила Линда.

— Нет.

Наступило молчание.

Мой гордиев узел был разрублен.

— До чего же сложная жизнь! — сказала Линда. — Один ненавидит другого, другой подозревает третьего, четвертый обвиняет пятого…

— Война, — сказал я.

— И когда эта война уже кончится?

— Кончится и война. Великие Луки уже освободили. У нас в классе на доске было даже сообщение об этом.

Для Линды название Великие Луки было чем-то весьма далеким и неопределенным. Ее интересовало нечто совсем другое.

— Это вы с Олевом написали? — быстро спросила Линда.

— Нет, не мы.

Даже Линде я не мог рассказать обо всем. Сейчас такое время, когда один ненавидит другого, другой подозревает третьего, четвертый обвиняет пятого и когда даже лучшие друзья откровенны между собой не во всем.

— Я подумала, может быть, вы.

— Нет, не мы, — повторил я.

— Виновных не нашли? — спросила Линда.

— Нет. Даже директор не мог дознаться. Оказалось, что в тот день первыми пришли в класс Гуйдо и Атс. Но они вне подозрений.

— И они не стерли сообщение с доски?

— Нет. Должен же был директор сначала сам взглянуть на него.

В действительности самым первым в тот день пришел в гимназию все-таки Мадис. Но он не стал раздеваться, а сразу же быстро прошел в класс, написал на доске сообщение и потихоньку через черный ход выбрался из здания. А потом вошел в гимназию вместе с другими учениками. Но все это знали только мы с Олевом. Рассказать об этом Линде я не мог — время такое…

— Покажи мне теперь свой песенник, — попросил я.

Это была толстая тетрадь. Почти у всех наших девочек есть такие тетради, куда они записывают любимые песни. Но у Линды в тетради, кроме песен, было много рисунков. Цветы. Заходящее и восходящее солнце. Парусник среди синего моря. Силуэт Таллина с Длинным Германом[6].

Я принялся читать.

Прежде всего «Крепость калевитян». Потом «Катюша»; рядом с названием нарисована крохотная яблоневая веточка со светло-розовыми цветочками. Затем еще несколько песен, которые были в моде перед войной.

Дальше шли песни поновей: «Крохотная каморка в сердце моем…», «Мне дом подари средь лесной тишины…», «Лили Марлен». И, конечно же, «Волны Балтийского моря», которую теперь поет каждая девчонка: «Там, где плещутся Балтики волны, там, где штормы и ветры на берег летят…»

Я быстро перелистывал страницы и вскоре дошел до тех песен.

Раньше были в магазинах и пальто и валенки,

Нынче Гитлера портреты — большие и маленькие…

Сказал однажды Гитлер генералам:

— Эстонию велю прибрать к рукам!

Там много молока, яиц и сала,

Пускай захватят все это войска!

И таких песен было несколько.

— Ты больше никогда не должна брать с собой в школу свой песенник, — сказал я Линде.

Но тут же задумался… Существует еще и другая возможность скрыть эти песни от директора…

— Надо сразу же предупредить девочек, — сказала Линда, — такие песни и у других переписаны.

— Конечно, обязательно.

Когда большие настенные часы в столовой пробили четыре, мы вдвоем отправились в школу.

ЕЩЕ ОДИН УРОК ИСТОРИИ

В тот же день у нас был урок истории.