Огонь в затемненном городе (1972) - [44]
Она нисколько не удивилась, увидев меня. Словно считала вполне естественным, что я должен навестить ее, и это меня обрадовало.
— Я слегка простудилась, — объяснила она, пока я снимал пальто. — Но сегодня уже иду в гимназию. Пойдем вместе, ладно?
Линда провела меня в комнату; она была дома одна.
— Какие новости в школе?
Мне пора было начинать.
— Да кое-какие новости есть… — И я принялся рассказывать, как Олев услыхал донос Атса.
— Атс однажды вырвал песенник у меня из рук, — сказала Линда озабоченно. — Но кто бы мог подумать такое. Вот подлец!
— В другой раз надо быть осторожнее.
— Хочешь, я покажу тебе мой песенник?
— Если ты не боишься…
Линда удивленно посмотрела на меня:
— А чего я должна бояться? Тебя, что ли?
— Ты же слышала, что сказал обо мне Арви.
— Думаешь, я поверила?
— Не думаю, но…
— Чего же тогда об этом говорить?
— Я просто так…
— Просто так нечего говорить.
Теперь, пожалуй, наступило самое время выложить все.
— Мээли ведь тоже подозревала меня.
— Мээли? Тебя?
— Ну да. Меня и Олева. Ведь это мы принесли полевую сумку ее дяди.
— Вы?
— Мы.
Линда уставилась на меня недоверчиво:
— Это невозможно.
— Это совершенно возможно, — сказал я. — Мы отдали полевую сумку Мээлиной тете, а Мээли Олев подарил ветку рябины.
Линда молчала.
Я счел необходимым добавить:
— Конечно, никто нас туда не посылал. Мы действительно нашли эту полевую сумку в лесу.
— Чего же ты сразу не сказал?
— Когда?
— Когда я рассказала тебе про подозрения Мээли.
— Как ты не понимаешь! Об этом должно было знать как можно меньше людей.
— Было бы гораздо лучше, если бы ты сразу мне доверился, — заметила Линда.
— Может быть. Но, по крайней мере, теперь это сказано.
— Я, кажется, тебя понимаю.
Слова Линды меня обрадовали.
— Теперь ты объяснишь Мээли?
— Конечно.
— Ты еще скажи ей, что ее дядя жив и здоров. Во всяком случае, еще недавно это было так. Он политрук в Эстонском корпусе, и он чуть не застрелил отца Мадиса, когда тот перебегал к немцам.
Я рассказал Линде о том, что был у Салувээров. Рассказал о ненависти отца Мадиса к политруку Кярвету и о том, откуда Арви взял свое обвинение.
— А о своем отце ты так ничего и не узнал? — спросила Линда.
— Нет.
Наступило молчание.
Мой гордиев узел был разрублен.
— До чего же сложная жизнь! — сказала Линда. — Один ненавидит другого, другой подозревает третьего, четвертый обвиняет пятого…
— Война, — сказал я.
— И когда эта война уже кончится?
— Кончится и война. Великие Луки уже освободили. У нас в классе на доске было даже сообщение об этом.
Для Линды название Великие Луки было чем-то весьма далеким и неопределенным. Ее интересовало нечто совсем другое.
— Это вы с Олевом написали? — быстро спросила Линда.
— Нет, не мы.
Даже Линде я не мог рассказать обо всем. Сейчас такое время, когда один ненавидит другого, другой подозревает третьего, четвертый обвиняет пятого и когда даже лучшие друзья откровенны между собой не во всем.
— Я подумала, может быть, вы.
— Нет, не мы, — повторил я.
— Виновных не нашли? — спросила Линда.
— Нет. Даже директор не мог дознаться. Оказалось, что в тот день первыми пришли в класс Гуйдо и Атс. Но они вне подозрений.
— И они не стерли сообщение с доски?
— Нет. Должен же был директор сначала сам взглянуть на него.
В действительности самым первым в тот день пришел в гимназию все-таки Мадис. Но он не стал раздеваться, а сразу же быстро прошел в класс, написал на доске сообщение и потихоньку через черный ход выбрался из здания. А потом вошел в гимназию вместе с другими учениками. Но все это знали только мы с Олевом. Рассказать об этом Линде я не мог — время такое…
— Покажи мне теперь свой песенник, — попросил я.
Это была толстая тетрадь. Почти у всех наших девочек есть такие тетради, куда они записывают любимые песни. Но у Линды в тетради, кроме песен, было много рисунков. Цветы. Заходящее и восходящее солнце. Парусник среди синего моря. Силуэт Таллина с Длинным Германом[6].
Я принялся читать.
Прежде всего «Крепость калевитян». Потом «Катюша»; рядом с названием нарисована крохотная яблоневая веточка со светло-розовыми цветочками. Затем еще несколько песен, которые были в моде перед войной.
Дальше шли песни поновей: «Крохотная каморка в сердце моем…», «Мне дом подари средь лесной тишины…», «Лили Марлен». И, конечно же, «Волны Балтийского моря», которую теперь поет каждая девчонка: «Там, где плещутся Балтики волны, там, где штормы и ветры на берег летят…»
Я быстро перелистывал страницы и вскоре дошел до тех песен.
И таких песен было несколько.
— Ты больше никогда не должна брать с собой в школу свой песенник, — сказал я Линде.
Но тут же задумался… Существует еще и другая возможность скрыть эти песни от директора…
— Надо сразу же предупредить девочек, — сказала Линда, — такие песни и у других переписаны.
— Конечно, обязательно.
Когда большие настенные часы в столовой пробили четыре, мы вдвоем отправились в школу.
ЕЩЕ ОДИН УРОК ИСТОРИИ
В тот же день у нас был урок истории.
