Настоящей дороги перед нами не было — были лишь следы колеи, заросшей травой. Но мы выбрали точное направление и через некоторое время оказались там, где надо.
Катакомб было три. По виду они напоминали бомбоубежище, которое в начале войны выкопали у нас в городском парке. Сверху они были покрыты землей, на которой теперь уже выросла трава.
Я привязал лошадь к тонкой, как прут, ольхе, и мы пошли к первой катакомбе. Но тут выяснилось, что катакомба залита водой. Мы измерили глубину воды палкой и увидели, что там больше метра, а дальше могло быть еще глубже. Чтобы проникнуть в катакомбу, нам потребовалась бы лодка.
Будь мы на несколько лет моложе, мы, может быть, построили бы плот и отправились на нем в сумрачную глубину катакомбы с горящими факелами в руках и тревожно бьющимися сердцами. Но сейчас такое романтическое предприятие казалось нам слишком детским.
— Здесь могли бы хорошо прятаться парашютисты, — заметил я. — Близко никто не живет, а вода уберегает от любопытных.
Проблема парашютистов в последнее время интересовала нас все больше. Ночью иногда слышался тихий рокот самолетов. Звук был совсем не похож на привычное завывание «мессершмиттов» и «юнкерсов», а натренированное ухо могло с уверенностью определить: гул доносился с очень большой высоты. Ходили слухи, что однажды облачной ночью кто-то над каким-то лесом видел парашют. Все же о деятельности парашютистов в наших местах никто ничего определенного не знал.
— У катакомб только один вход. Они словно созданы для ловушки, — сказал Олев. — Наши парашютисты не такие дураки, чтобы засесть здесь.
Олев был прав. Пожалуй, парашютисты найдут себе убежище получше. И в городах и деревнях есть люди, которые прячут их.
Мы пошли к следующей катакомбе. Здесь никакой воды не было, и мы бесстрашно вторглись под землю.
На нас пахнуло холодом и сыростью. Пришлось немножко постоять около входа, чтобы глаза привыкли к темноте. Только теперь мы поняли, как глупо и неподготовленно выехали из дома — даже свечу с собой не взяли.
Но делать было нечего.
Осторожно и больше на ощупь мы сделали несколько шагов вперед, в темный зев катакомбы. Затем Олев зажег спичку, и мы снова прошли немного вперед. Так мы продвигались все дальше и дальше.
Когда Олев в очередной раз зажег спичку, мы заметили на цементной стене странный черный нарост. Я тронул было его пальцем, но тотчас же отдернул руку. Это стенное украшение оказалось самой обыкновенной летучей мышью, а у меня почему-то не было никакой охоты гладить ее.
Когда Олев зажег следующую спичку, я небрежно заметил:
— Вообще-то свет притягивает летучих мышей.
На это Олев поторопился сообщить, что спички у него уже кончаются и что разумнее было бы пробираться дальше на ощупь.
Честно признаться, это была довольно противная катакомба, явно какое-то военное сооружение, никому теперь не нужное. К счастью, нам не так уж много осталось идти до конца, и вскоре мы уперлись в тупик. Тут Олев, невзирая на мышей, зажег еще одну спичку, но ничего интересного мы не обнаружили.
Обратный путь был много проще. Впереди у входа виднелся свет, и мы больше не боялись, что вдруг где-нибудь застрянем.
— Ну, как тебе тут нравится? — спросил я у Олева.
— Если у тебя нет желания более основательно познакомиться с образом жизни летучих мышей, можем вернуться обратно на поверхность, — сказал он.
Это был весьма неуместный намек на мою любовь к природе и животным.
— Рукокрылые — не моя специальность, — ответил я сухо.
Безусловно Олев не знал, что летучих мышей называют в научной литературе рукокрылыми, но он не захотел расспрашивать. Как человек, больше интересующийся техникой, он просто не считал это важным.
В третью катакомбу мы тоже проникли без труда. И здесь нас тоже встретил сырой воздух, а вскоре мы обнаружили и двух летучих мышей, вцепившихся в стену. Мы уже задумались было, стоит ли двигаться дальше, как Олев вдруг на что-то наткнулся.
— Бочки, — сказал Олев.
— Пустые или полные? — спросил я.
— Надо посмотреть.
Загорелась спичка.
Бочки стояли у стены, пять штук, аккуратненько одна возле другой в ряд. Они оказались тяжелыми.
Мы выкатили одну бочку из катакомбы. При дневном свете выяснилось, что бочка жестяная, словно огромная консервная коробка.
— Может быть, это и есть военные консервы, — предположил я. — Одной такой можно накормить целый полк.
Олев не счел нужным отвечать. Он сразу же принялся за дело и приподнял крышку.
Конечно, глупо было думать, что в этих бочках консервы.
В таком случае они наверняка стояли бы уже не здесь, в катакомбе, а в амбарах окрестных хуторов.
В бочке оказался какой-то желтый порошок.
— Это тараканья отрава, — сказал я тоном многоопытного человека.
Порошок был точно такого же цвета, как яд, которым у тети в деревне пользовались против прусаков.
— По-моему, это порох, — ответил Олев. — Артиллерийский порох или начинка для мин. Про тараканью отраву мне ничего не известно.
Он отсыпал пригоршню порошка на землю и поднес горящую спичку. Порошок вспыхнул сразу и, сгорая, здорово дымил. Было ясно, что такие прекрасные боеприпасы могут еще понадобиться нам. Но поскольку ни пушки, ни миномета у нас не было, мы решили взять с собой только одну бочку. Я подогнал лошадь поближе, и совместными усилиями мы погрузили боеприпас на тележку. После этого мы еще внимательно осмотрели катакомбу до конца, но больше ничего там не нашли.