Огонь в темной ночи - [54]

— Чего вы ждете от жизни, Зе Мария?

— Хотелось бы мне вам ответить, что куда интереснее знать, чего жизнь ожидает от нас. Но не стоит кривить душой, ведь я эгоист и честолюбец.

— Или считаете себя таковым.

— Если бы я мог поверить вашим словам. Это принесло бы мне облегчение, хотя, вероятно, ничего бы не исправило.

Эдуарда гладила его широкую грудь.

— Что же вас все-таки терзает?

— Поскорее достичь того, к чему я стремлюсь.

— Это так важно?

— Для меня очень важно. Вас, которой все легко достается, такие проблемы, наверное, не волнуют.

— Все легко достается… — повторила Эдуарда, резким движением отбрасывая волосы назад. — А вам не приходило в голову, что эта легкость меня тяготит?

— Допустим. Только, не будь ее у вас, вы бы сразу почувствовали, как она необходима. Не будем жонглировать словами. Иногда, впрочем, мне кажется, что я сам себе усложняю жизнь.

— Я хотела бы вам помочь. Еще не знаю как, но, наверное, я сумела бы это сделать. Только, по-моему, вы мне не доверяете, правда? — Зе Мария продолжал молчать, молчание его было подозрительным и враждебным. «У нее отвратительный рот и лицо, как у жабы. Надо кончать эту историю». — Вы столько говорите о своей семье, о своей бедности, словно озабочены тем, чтобы мы узнали обо всем от вас. Так вам, наверное, это кажется менее унизительным. Вы придумываете себе драмы… Наверное, так и есть. Но в то же время прекрасно отдаете себе отчет в том, что делаете. В конце концов вы станете скучным и смешным.

Зе Мария заметался, точно волк, попавший в капкан. Эдуарда ловко подготовила удар, заранее зная, где найдет уязвимое место. Эта спокойная уверенность снова его разозлила. Тем не менее ему было даже приятно, что она сама обнаружила эту слабость; он предпочитал, чтобы между ними, раз уж они так неожиданно сблизились, не было места притворству. Этого он и хотел теперь добиться, раз и навсегда.

— Почему вы упорно меня преследуете?

— Я чувствую себя одинокой.

Он хитро улыбнулся и поднес ее руки к губам.

— Довод веский.

Эдуарда позволила ему поцеловать кончики пальцев, но лицо ее сохраняло холодное, почти презрительное выражение.

— Мне живется гораздо хуже, чем вам. Я хочу сказать, голоднее. Вы стремитесь получить объективные ценности: деньги, общественное положение. Не так ли? Все мы знаем, как можно этого добиться. А я? Меня снедает жажда жизни. Легкость, которой вы колете мне глаза, приводит к тому, что меня держат в крепости с высокими стенами. Я все еще продолжаю томиться в заключении. А так хочется видеть живых людей, испытывать к ним симпатию, плакать и радоваться вместе с ними. Я живу среди напыщенных фатов, научившихся притворяться тем, кем они на самом деле не являются. Среди таких же узников, как я.

— И теперь вы задумали переменить климат, зная, что в любое время можете вернуться в свою комфортабельную и неприступную крепость?

Она ладонью прикрыла его рот.

Зе Мария не знал, гордиться ли ему тем, что Эдуарда оказалась такой беззащитной. Он инстинктивно испытывал отвращение и зависть к ее касте, к могущественным людям, которые без труда удовлетворяли все свои желания, и тем не менее вот как легко, оказывается, заставить ее показать свою слабость! Она взбунтовалась против пресыщенной монотонности существования, жаждущая и отважная, и выбрала его орудием мести, но ему, крестьянину, даже если он и подозревал, что является орудием, а не соучастником, все равно это казалось триумфом. Эдуарда была представительницей надменного мира власть имущих, и все же она призналась в своем отчаянии и поражении.

Чтобы отвлечься, девушка бросила камень в небольшое озеро.

— Вы любите воду?

Зе Мария приосанился с высокомерием знатного господина. Солнечные лучи разгладили морщины на его лбу. Он испытывал какое-то дикарское удовольствие перед этой покорной буржуазной, словно наслаждался местью.

— У меня на родине только груды камней и горы. Когда мы мечтаем о воде, то представляем себе море и волны, а не лужу с лягушками.

В этой фразе звучало нескрываемое самодовольство.

Но она произвела впечатление. Эдуарда посмотрела на него с восхищением и робостью и вдруг спросила:

— Хочешь, я стану твоей женой?

Они подошли к ее дому уже ночью. Прежде чем подняться по лестнице, Эдуарда сняла туфли, чтобы никто не заподозрил, как поздно она вернулась. Зе Мария постоял еще немного на безлюдной улице, радостный и смущенный, не в состоянии разобраться в своих чувствах. События захлестывали его. Ведь то, что должно было вскоре последовать, хотя и происходило уже не по его инициативе, хотя настроение ему отравлял горький осадок предательства, могло расцениваться как победа, как неожиданный и эффектный бросок на пути его честолюбивых стремлений.

Эдуарда выглянула из окна своей комнаты на верхнем этаже и бросила ему апельсин. Этот жест показался ему напоминанием о встрече, смутным обещанием. Зе Мария поднял апельсин с земли. Он стоял с апельсином в руках, а вокруг была ночь, город, ненасытный, вечно куда-то спешащий мир. Неделю назад он был в гостях у Карлоса Нобреги, и, несмотря на то, что их окружал тот же ненасытный и спешащий мир, они были безмятежно счастливы оттого, что их согревала мечта. Капелька мечты, уцелевшей в жизненном водовороте.