Огонь в темной ночи - [12]

Воспоминания были для Абилио ближе, чем окружающая его беспорядочная обстановка. Шум и толпа на улице обостряли чувство одиночества. Он замыкался в себе, как улитка в раковине, ненавидя и втайне мечтая получше узнать этот мир, не желавший его признавать. Отец Абилио погиб во время политических беспорядков, его нашли ранним утром на тротуаре с простреленной головой. Кое-кто высказывал предположение, что это самоубийство, хотя друзья предпочитали отмалчиваться. Карточные долги, разорение, отчаянье. Как бы то ни было, после него остались вдова и сын, которых равнодушные родственники бросили на произвол судьбы. А в наследие будущим поколениям — портрет углем, с лихо закрученными усами и бородкой, как у Афонсо Косты[4], и над портретом республиканский флаг, так что все это вместе напоминало алтарь. Абилио плохо помнил отца. У него осталось смутное представление об этом суровом, вечно куда-то спешащем человеке. Зато образ матери, маленькой, пухлой женщины, навсегда сохранился в его памяти. Она выбивалась из сил, чтобы прокормить себя и сына, и из года в год склонялась над пяльцами, никогда не жалуясь. Абилио помогал ей, вырезая материю и разматывая шерстяную пряжу. Но маленькая женщина тоже умерла. Абилио из милости взяла на воспитание тетка, и от всех этих лет, проведенных в ее доме, у него остались такие мрачные воспоминания, что приходилось их скрашивать узорами фантазии, так что в конце концов они превратились в вымысел, ничего не имеющий общего с действительностью.

Абилио вернулся в пансион. Тучи затянули небо, теперь в комнате царил полумрак, словно прилипший к стеклам. Абилио овладела апатия, необъяснимая тоска, к ним примешивалось еще какое-то неясное чувство. Люди и предметы растворялись во времени, отдельные эпизоды всплывали из прошлого с такой четкостью, что настоящее тоже казалось лишь запечатлевшейся в памяти картиной. И в центре этих воспоминаний — огромный дом, теткино жилище. Слишком большой, чтобы люди могли вложить в него частицу самих себя, он производил впечатление необитаемого. Множество зарешеченных окон, которые никогда никто не открывал, лиловое вьющееся растение над крыльцом и громадные залы, где робко жмущаяся к стенам мебель точно подстерегала всякое проявление жизни. Домик родителей, такой простой и уютный, был как бы участником всех событий в жизни своих хозяев.

Позади дома был сад с буйно разросшимися кустами, колодцем и дикой мушмулой, которая, как говорили, никогда не плодоносила. Дом со всей обстановкой и небольшие сбережения достались тетке Абилио в награду за двадцатилетнюю преданную службу старым девам из местной аристократии.

Тетка еле выносила присутствие Абилио, видя в нем только обузу. Этот паренек рос не по дням, а по часам, он всегда был угрюм, но никогда не жаловался. От матери он унаследовал тихое и невозмутимое спокойствие: наверное, только лаской его и можно было расшевелить. Но тетке и в голову не приходило приласкать ребенка. Она выполняла свой долг, прилично одевая племянника, заботясь о его здоровье, будто для того, чтобы он был счастлив, достаточно было его накормить и одеть. Впрочем, Абилио прилагал все усилия, чтобы меньше попадаться ей на глаза. Он чувствовал себя лишним и старался сделать свое присутствие как можно более незаметным. Он рос, точно зверек в клетке, издали наблюдая за шумной возней соседских ребятишек, символизирующих для него непонятный и грозный мир, пока не пришла пора познакомиться с товарищами по школе. Но рассудительность Абилио не могла их привлечь. Одинокий, как прежде, он находил единственную отраду в учении. Это был его способ общения с миром: никто его не обижал, и он никого не разочаровывал. Абилио получал грамоты, тетке завидовали все родители в городе, а товарищи и не пытались скрывать своей неприязни к этому тихоне, которого им ставили в пример. Никто из них ни разу не принес ему ни единого листика тутового дерева для трех шелковичных червей, спрятанных у него в комнате для занятий.

Потом Абилио отдали в лицей. Подруги тетки всюду кричали, что это еще одна трогающая до слез милость. Он так часто слышал в применении к себе слово «милость», что уже устал его ненавидеть. Но перспектива учения в лицее несла с собой смутную надежду на освобождение. И все же первый день занятий привел Абилио в уныние. Тетка сопровождала его в лицей разряженная в пух и прах, в черной шляпке с двумя гусиными перьями и бархоткой на шее. Она несла сверточек с завтраком, а Абилио кожаную папку. Лицеисты на школьном дворе бегали взапуски и тузили друг друга, как чертенята. Абилио ужаснулся при мысли о том, что в последующие дни, без поддержки тетки, он окажется один на один с этими дикарями. А он-то всегда воображал, будто ученики лицея сидят на скамейке с книгой в руках и ведут себя сдержанно, с достоинством. Абилио был разочарован, напуган.

Тетка развернула завтрак, громко шелестя бумагой, вероятно желая подчеркнуть, что она не поскупилась на расходы для любимого племянника, и сразу их окружили будущие товарищи Абилио, любопытные и насмешливые. Он-то отлично понял их иронию.