Огонь в океане - [30]

Князь вышел, за ним выскочили все остальные, предварительно сняв со стены свои карабины.

Джондо, выходивший последним, задержал Джаку и громко зашептал ему на ухо:

— Если что, убивай. Надо запугать всю эту сволочь. Кровь научит их повиновению. Не жалей. Наш князь зря уходит, надо бы... — конца его фразы мы не дослушали.

Где-то звонко процокали лошадиные копыта, залаяло разом несколько собак — и все смолкло.

— Бежим к дяде! — схватил меня за руку Варлам. — Расскажем все!

— Бежим скорее! Скорее!.. — почти крикнул я, охваченный страхом за судьбу родителей.

Первым скатился с лестницы я, за мной слетел Варлам. Не видя ничего перед собой, я бросился  бежать, сам не зная куда, и тут же наткнулся на дядю.

— Это ты, Яро? Чего ты несешься как сумасшедший?

Мы с Варламом наперебой стали рассказывать ему то, о чем слышали, притаившись на чердаке.

Дядя внимательно слушал. Когда мы рассказали о приказании кровожадного Джондо, он встрепенулся, резко повернувшись, побежал к дому, крикнув на ходу:

— Клянусь всеми богами, надо действовать, немедленно действовать!

Мы поспешили следом за ним. Вбежав в комнату, дядя рывком отбросил в сторону стоявшую в углу замысловатую кровать, раскрыл сундук, вынул кремневое ружье, тут же бросил его обратно со словами: «Пока его наладишь, выспаться можно». После этого он снял со стены длинный меч, попробовал ногтем лезвие и выскочил во двор.

— Сидите дома! Никуда ни шагу! Слышите! — крикнул он нам и исчез.

Что делать? Сидеть сложа руки и ждать событий было невозможно. Бежать вслед за дядей мы не решались.

— Надо как-то помочь взрослым, — наконец произнес Варлам.

— Я тоже так думаю.

— Давай пока зарядим ружье, — предложил Варлам.

Ружье было очень старое, ржавое, как гвоздь, вытащенный из сгнившего бревна. Что с ним нужно было делать, ни он, ни я толком не знали. Некоторое время мы рассматривали ружье. Потом стали делиться воспоминаниями и наблюдениями, стараясь сообразить, как взрослые заряжают ружья.

Нашли небольшую кису и с дульной части ружья засыпали порох, заложили кусок свинца, найденный здесь же в сундуке, заткнули бумагой, чтобы пуля не выпала.

После этого Варлам насыпал немного пороха в отверстие, где расплющенный боек должен был ударить  в кремень. Но оказалось, что кремень расшатался, и его надо было укрепить. Сделать это решили веревкой.

Пока Варлам искал веревку, я решил взвести курок.

Все кончилось бы хорошо, если бы в этот самый момент в комнату не вошла тетя Мэайно.

Увидев меня с ружьем, она подняла отчаянный крик. От испуга я случайно нажал курок. Казалось, что в комнате грянул гром и блеснула огромная молния. Я увидел ослепительный свет и полетел в какую-то бездну.

Когда я открыл глаза, в комнате стоял вонючий густой дым. Только после того как он немного рассеялся, я разглядел рядом с собой Варлама. Лицо у него было черным, как у негра. У двери на полу лежала тетя Мэайно.

Неожиданно с обнаженным мечом в комнату вбежал дядя.

— Что случилось? — крикнул он.

— Ружье... взорва... выстрелило, — виновато произнес я.

Тетя Мэайно очнулась и снова подняла неистовый крик.

— Перестань, — остановил ее дядя. — Зови Коцию и Кати, они в кукурузнике напротив веранды.

— Уай, Яро ранен! — вскрикнула тетя и выбежала.

— Я здоров, — пытаясь встать, сказал я. Но голова почему-то кружилась, ноги не слушались, болела спина. Дядя поднял меня на руки, вытер с лица кровь и сообщил, что я ранен в лоб.

Положив меня на пол, он принялся за обследование Варлама. Он оказался невредим.

Запыхавшись, прибежали отец и мать. Они бросились ко мне: мать со слезами, отец с расспросами. Но толком сказать что-либо я не мог. Кроме того, за стеной истошно визжала свинья. Визг ее заглушал человеческие голоса.

— Черт бы положил эту свинью на сковородку! — выругался, наконец, дядя. — Заткните ей глотку! 

Тетя Мэайно ушла в хлев.

— Свинья смертельно ранена, — сообщила она, возвратившись обратно. — У нее вывалились кишки.

— Ха-ха-ха! Это Яро решил ее поскорее поджарить! — засмеялся дядя.

Меня вымыли. На рану положили какое-то снадобье, напоминавшее тесто. Я знал, что оно -приготавливается из соли, чеснока и древесного угля. Сверху лекарство накрыли лопухом тыквы, а затем все это завязали тряпками, причем забинтованными оказались и глаза. Спину смазали медвежьим салом и тоже перевязали. В таком виде меня и уложили в постель.

Соль беспощадно разъедала рану. Стерпеть боль мне, наверное, помогло только то, что я считал себя страшным преступником. Я мог безошибочно судить об этом, хотя бы потому, что на долю менее виноватого Варлама выпало немало колотушек от дяди.

Шесть дней пролежал я с перевязанными глазами. Все эти дни взрослые рано уходили на сбор кукурузы и поздно возвращались, усталые. Вместе с ними работал и Варлам. Дома, кроме меня, оставались Верочка и тетя Мэайно, готовившая пищу.

Дабы меня вновь не совращать, Варламу было запрещено разговаривать со мной до моего полного выздоровления. Как ни горько было, но пришлось со всем мириться. Я сам был виноват во всем.

Наконец, на седьмой день, в торжественной обcтановке, в присутствии всех членов наших двух, семей отец снял повязку с моей раны. Рану долго рассматривали, советовались и решили, к моей великой радости, больше ее не завязывать. Дальнейшее лечение проводилось медвежьим салом, им в Ленкхери лечили почти все болезни.