Огонь в колыбели - [4]

— Чего ты сидишь в этом Шаймергене? Ты же со степенью, вроде на хорошем счету и молодой еще. Неужели получше места не найти?

Несколько секунд Мирзоев непонимающе смотрел на Толю, потом наконец расцепил сухие губы:

— Пока еще можно уехать. Нам лично. Но самые мрачные наши пророки не скажут, что завтра придумает кристаллический мозг. И когда новая желтая волна поднимется над материком — иная, чем прежде, потому что изменяемся мы, и Она уже почувствовала, что мы стали другими, — тогда поздно будет что-либо сделать. Песок не убьешь, пустыню не остановишь… И останется только молиться, чтобы все происходило медленно и мы успели умереть своей смертью.

— И ты думаешь со всем этим справиться? — спросил Хан, закуривая.

— С твоей помощью. Энергия мне совершенно необходима. И срочно.

— Да что тебе дадут эти полета мегаватт? — совершенно искренне удивился Толя.

Он уже успокоился и теперь отчетливо вытеснял мысль о пребывании, о возможности пребывания на Земле — Земле! — двух видов разумных существ в разряд игры, такой своеобразной игры, у которой, возможно, есть правила, хотя не предусматривается Выигрыш.

— Это довольно сложно объяснить даже специалистам, — Мирзоев отнюдь не иронизировал, напротив, говорил с сожалением, — а более широкие соображения им вообще сообщать не следует. Здесь и консерватизм мышления, и академизм, и ориентировка на другой результат… Если даже мне поверят, что Пустыня — существо, то разгорится научный спор на три десятилетия, причем начнется с запрета всяких радикальных действий. А мне нужен не научный парадокс и не лавры первооткрывателя. Надо покончить с Ней. Сразу. Решительным ударом. Здесь, а затем — по всем центрам, которые успели созреть. Понимаешь?

Хан понял, хотя и не так, как хотелось Мирзоеву.

Доказать в Академии или в любом министерстве, что Пустыня — разумное существо, принципиально не принимающее никаких человеческих условий, и при этом не угодить в психушку Мирзоеву не удастся, ему больше ничего не остается, кроме как действовать исподтишка самому, маскируя свои выходки геофизическими экспериментами…

— А зачем тебе все-таки пятьдесят мегаватт?

— Ты знаешь, что такое энтропия?

— Мера упорядоченности явлений или материи, — отчеканил Хан заученное определение.

Мирзоев чуть заметно улыбнулся:

— Все равно. Между кварцевой глыбой и горкой песка вся разница в энтропии. Распадается монокристалл на миллион песчинок — энтропия возросла, и это считается нормой, законом термодинамики. Но если песку придать отрицательную энтропию, он превратится в песчаник, кварц, хрусталь. Именно это я делаю. Некоторые результаты уже заметны.

— Погоди, — Хан, убежденный технократ, в общих чертах знал, что и как делается на переднем крае науки, — ты сумел управлять направлением энтропии? Но это же эпохальное открытие! Тебе же памятник поставят!

— Когда признают — да, — с непонятной иронией подтвердил Мирзоев.

— А ты в этом желтом дерьме сидишь и на поклон ко вшивому начальнику РЭС ездишь?!

— Это хорошо, что ты себя так любишь, — Мирзоев перемотал фильм и упрятал катушку в портфель, — но сейчас мне срочно нужны пятьдесят мегаватт. Первая установка у меня делает песчаниковые кирпичи, и очень трудно доказать, что там сцепление частиц происходит благодаря воздействию операторов отрицательной энтропии, а не привычных электромагнитных сил. И конечно, нет никакого выхода на воздействие масштабное. А вторая установка — ты ее видел — в ней эффекты проявятся в чистом виде; но чтобы справиться с Шаймергеном, нужно столько, сколько сможет пропустить моя линия, и не меньше, чем на двенадцать минут. Кратковременные включения я уже делал раньше…

— Да, и чуть не развалил мне систему. Хоть бы предупредил как следует.

— Не развалил же, — усмехнулся Мирзоев. — Кое-что и я понимаю. Но время проверок прошло. Теперь рабочий ход. Пятьдесят мегаватт на двенадцать минут — и никак не меньше.

— Ой ли не меньше, — сказал Толя, осторожно и старательно продумывая следующий ход.

— Я эту величину не из пальца высосал. В общем-то, надо больше, много больше; пятьдесят — пороговая величина. Еще возможен срыв и всякие нежелательные последствия. Но я знаю: линия не пропустит большую мощность.

— Система тоже, — механически добавил Хан, уловив только последнюю фразу, — и так перетоки будут на пределе…

Мирзоеву пока что совсем ни к чему было знать, что на этих же линиях, на этом же плече сетей прицеплена газокомпрессорная станция, и теперь понадобится не пятьдесят, а шестьдесят пять мегаватт.

— Здесь больше технические трудности, — осторожно продолжил Хан, — мне придется здорово рисковать. И я никак не могу понять, почему это вдруг такая спешка. Подожди немного. Построим новую линию, введем два трансформатора, и тогда можно будет хоть семьдесят мегаватт на твою установку дать. И всех-то делов — три года. Потерпи, чего там…

И тогда Мирзоев взорвался. Кричал, размахивал руками, даже своим паршивеньким портфелем грохнул раз-другой по столу и много сгоряча выложил такого, чего, быть может, и. не собирался говорить, но что запомнил Толя. Запомнил, а когда дело дошло до угроз, ответил: