Огонь неугасимый - [189]
— И сейчас не совсем с ними покончено. Хорошо сделал, что приехал. Надолго? — спросил Акчурин.
— Дня два-три пробуду.
— Очень рад. Нужно кое-что посмотреть вместе, посоветоваться.
— Ну, парень, задал ты нам хорошего жару, — сказал Сулейман, схватив руку Назирова и обеими руками тряся ее. — Вон посмотри на Авана с Надеждой Николаевной. Еле на ногах стоят. А сам-то ты, — тьфу-тьфу, как бы не сглазить, — покруглел. Ну, как в деревне?
— Работы там больше здешнего, Сулейман-абзы.
— Га, смотрите на него, сразу свое ставит выше… — Сулейман-абзы настороженно глянул на него из-под густых бровей. — Надолго?
— Дня на два — на три.
— Ну, это ничего. Не то что некоторые молодчики — приедут и тут же задний ход дают.
— Если бы я дал задний ход, — полушутя бросил Назиров, — ты бы, Сулейман-абзы, первым отхлестал меня по щекам.
— Нет уж, браток, самому Сулейману больно наступили на пятки. Теперь и рта не откроешь…
— Ильмурза сбежал с целины. Тяжело оскорблен старик, — объяснил Аван Акчурин, когда отошли от станка Уразметова.
Обойдя цех, Акчурин, Надежда Николаевна и Назиров втроем поднялись в конторку.
После телефонного разговора с Гульчирой Назиров встревожился, всякие мысли пошли. «Может, никуда не годен?..» Теперь от его беспокойства и следа не осталось. Нет, он не обманывался, он видел трудности, те неожиданные препятствия, которые рождает только практика, но они его не пугали.
Скинув кожаное пальто, Назиров надел халат и бодро сказал Акчурину и Надежде Николаевне:
— Ладно, я целиком к вашим услугам.
Одиннадцатичасовой гудок стих уже давно. Они идут вдвоем, Гульчира и Азат, взявшись за руки, по пустынным слободским улицам, неповторимо красивым при свете полной луны и от только что выпавшего снега. Все вокруг объято удивительной тишиной, в которой слышится лишь мерный, как биение сердца, стук копра, забивающего шпунты на строительстве порта.
На повороте посередине улицы показалась группа молодежи. Гульчира тут же узнала гармониста. Это был Басыр. Он играл на гармонике с колокольчиками. Кто-то свистнул, кто-то пустился в пляс, кто-то запел под гармошку:
И все, подзадоривая танцора, подхватили дружно:
Гульчира прижалась к Назирову, и, пока песня не стихла вдали, они молчали. «И у меня вот сердце разрывается», — подумала она.
— Ты не озябла? — спросил Назиров.
— Нет… Расскажи, как в деревне… Все-все, с самого начала. Мне все интересно.
— Хорошо, — рассмеялся Назиров. — В вагоне мне, правда, приходило в голову, а вдруг встретит меня на станции какой-нибудь абзы с лошадкой, но все же я надеялся на машину. Схожу. Мороз трескучий! Деревья, лошади — в инее. Дым жиденькой струйкой поднимается вверх. Солнце багровое, в туманном, радужном кольце. Снежок похрустывает. Я, конечно, в шляпе, полуботинки на мне, шелковые носочки, кожаные перчатки. А от станции до МТС ни более ни менее — сто двадцать километров! Оглядываюсь по сторонам: никакой машины. Пока я стоял как в воду опущенный, подходит ко мне женщина, кругленькая, как свекла, с маленькими живыми глазами, закутана в черную шаль, в короткой черной стеганке и брюках. «Не вы ли инженер товарищ Назиров будете?» Спрашиваю ее, где же машина. «А вот, — показала она кнутовищем на сани. — По нашим дорогам не токмо что на машине, на санях проедешь, — скажи спасибо». Говорит, а сама поглядывает то на мои ботинки, то на шляпу. «Видно, понравился тетке», — думаю про себя.
«Вы что ж, товарищ инженер, хотите так вот налегке, точно не живой человек, а кукла, отправиться в путь? Закоченеешь ведь», — говорит. Я плету, что ботинки у меня на меху, а к шляпе в придачу есть волосы и воротник поднять можно. Засмеялась, чертовка. Видно, успела разглядеть, что не только меха в ботинках, даже теплых носков не было. Потом велела подождать немного. Ноги начали стынуть. Танцую. Воротник поднял. Руки мерзнут. Если так, думаю, и вправду закоченею. Вот потеха-то будет.
Пока я так приплясывал, эта самая тетка принесла два тулупа. Бросила тулупы на спинку саней и говорит: «Пойдемте».
Вошли в один дом. Там она вручила мне старые валенки, в пору семидесятилетнему деду форсить.
«Обувайтесь, говорит, фасон больно хорош», — а сама, чтоб не рассмеяться в глаза, отвертывается к печке.
Что поделаешь, надел я дедушкины валенки. Зато всю дорогу и деда и тетку благодарил, — ноги были что в теплом масле.
Гульчира упрекнула себя, что, провожая Азата, не подумала об этом.
— Выехали в путь, — продолжал он. — Тетка по-мальчишески вскочила на облучок. Свистнула. Конь добрый, несет, только головой покачивает… Ты ведь знаешь, деревню я видел только в кино. Едем, едем… Три часа. Пять часов. Десять часов. Кругом снег, белый… глаза режет. Бескрайняя снежная равнина… Изредка покажется утонувшая в сугробах деревушка. Леса, оказывается, нет в тех краях. Деревни голые. Ни садочка, ни дерева порядочного не увидишь. Только на кладбищах березки стоят. И опять на десятки километров тянется слепящая белая степь. Я и не предполагал, что у нас в Татарии такие просторы.
Герои романа — деятели медицины, ученые и рядовые врачи. В центре внимания автора — любовь Гульшагиды и Мансура, любовь необычная, но прекрасная и торжествующая.
Особое место в творчестве А.Абсалямова занимает документальный военно-политический роман «Вечный человек». В нем повествуется о восстании узников фашизма в концлагере Бухенвальд, которое было подготовлено интернациональной организацией коммунистов. Главный герой романа — подполковник Баки Назимов, попавший в плен после тяжелого ранения в 1942 году. В романе воспроизведена напряженная политическая и психологическая атмосфера Бухенвальда, показаны лагерный быт, действия, организации сил Сопротивления, мужество, стойкость и верность коммунистическим убеждениям героев подпольщиков.
"Орлята" - книга, написанная рукой зрелого художника,- ярко повествует о героических подвигах молодежи, мужественно отстаивавшей честь и независимость нашей родины на фронтах Великой Отечественной войны. Среди героев А.Абсалямова - бойцы и офицеры Советской Армии, прошедшие суровую школу войны, духовно возмужавшие в сражениях с фашистскими ордами, люди высоких помыслов, истинные гуманисты и интернационалисты.
Действие романа Анатолия Яброва, писателя из Новокузнецка, охватывает период от последних предреволюционных годов до конца 60-х. В центре произведения — образ Евлании Пыжовой, образ сложный, противоречивый. Повествуя о полной драматизма жизни, исследуя психологию героини, автор показывает, как влияет на судьбу этой женщины ее индивидуализм, сколько зла приносит он и ей самой, и окружающим. А. Ябров ярко воссоздает трудовую атмосферу 30-х — 40-х годов — эпохи больших строек, стахановского движения, героизма и самоотверженности работников тыла в период Великой Отечественной.
В книгу Семена Гехта вошли рассказы и повесть «Пароход идет в Яффу и обратно» (1936) — произведения, наиболее ярко представляющие этого писателя одесской школы. Пристальное внимание к происходящему, верность еврейской теме, драматические события жизни самого Гехта нашли отражение в его творчестве.
Марианна Викторовна Яблонская (1938—1980), известная драматическая актриса, была уроженкой Ленинграда. Там, в блокадном городе, прошло ее раннее детство. Там она окончила театральный институт, работала в театрах, написала первые рассказы. Ее проза по тематике — типичная проза сорокалетних, детьми переживших все ужасы войны, голода и послевоенной разрухи. Герои ее рассказов — ее ровесники, товарищи по двору, по школе, по театральной сцене. Ее прозе в большей мере свойствен драматизм, очевидно обусловленный нелегкими вехами биографии, блокадного детства.
Прижизненное издание для всех авторов. Среди авторов сборника: А. Ахматова, Вс. Рождественский, Ф. Сологуб, В. Ходасевич, Евг. Замятин, Мих. Зощенко, А. Ремизов, М. Шагинян, Вяч. Шишков, Г. Иванов, М. Кузмин, И. Одоевцева, Ник. Оцуп, Всев. Иванов, Ольга Форш и многие другие. Первое выступление М. Зощенко в печати.
