Огонь Менестреля - [20]

Вежливо поддерживая даму под локоть, сенатор Райдер провел ее по широкому проходу в партер. Она заметила, какими взглядами встретила их респектабельная публика; красавец-сенатор, конечно, был достаточно заметной фигурой. Рахель могла только догадываться, что у них на уме. Он был холостяком после развода с миловидной застенчивой особой, которая, как говорили, не смогла вынести постоянного внимания светского общества. Но разве можно ожидать другой жизни, выходя замуж за человека из семьи Райдеров. Она ушла от него спустя короткое время после его избрания в сенат. Детей у них не было. После этого Райдер появлялся в обществе самых разнообразных женщин, всегда красивых и элегантных, каждая из которых исполняла роль в его жизни. Но Рахель полагала, что с женщинами вроде нее, — маленькой, морщинистой, не желающей улыбаться просто ради того, чтобы улыбаться, — он еще на люди не выходил.

— Я рад, что вы пришли, — сказал он, когда они заняли места в партере.

— Я тоже.

В зале было тепло, и Рахель почувствовала, что устала. После чаепития с Катариной у нее возникли сомнения относительно сегодняшнего вечера. Наверное, с ее стороны неправильно было вовлекать в это дело подругу, и той теперь приходится избегать расспросов дочери. Рахель задумалась — если бы у нее был ребенок, неужели и она так оберегала бы его от своего прошлого? Она ощутила напряжение в позвоночнике. Я бы убила Хендрика де Гира, но не дала бы ему и пальцем дотронуться до моего ребенка! А ребенок подруги? Хотя Джулиана Фолл и не была ей дочерью, но Рахель остро чувствовала свою ответственность за нее, и, кроме того, она дала слово Катарине. Нельзя уподобляться, сказала она себе. Если обещаешь что-то, ты должна сдержать слово.

Райдер одарил ее одной из своих самых сердечных улыбок.

— Полагаю, миссис Фолл тоже здесь?

— Да.

— Прекрасно. С нетерпением жду знакомства с ней.

Свет померк. Рахель чувствовала плечо сенатора, касавшееся ее плеча. Такое честное лицо, такой приятный человек. Рахель не верила ему.

Мэтью, ссутулившись, сидел в мягком кресле и размышлял, не напрячь ли ему мышцы лица, чтобы выказать интерес к концерту и скрыть смертельную скуку, но решил ничего не предпринимать. Надо ж было доверить Фелди заботу о билетах. Она заказала ему место в партере, среди смокингов и вечерних платьев. Ни разу в жизни он не надевал смокинга и не собирался начинать сегодня, но все-таки Фелди не могла бы его упрекнуть. Его костюм — темно-красный шерстяной пиджак, темно-серый шерстяной банлон и брюки в тон — обошелся ему больше чем в недельное жалованье в «Газетт». Конечно, Фелди не пришла бы в восторг от его обуви. Он надел свои армейские ботинки.

Впереди справа, в шести рядах от него, сидел Сэм Райдер, но Мэтью не слишком обрадовался, мгновенно заметив сенатора среди публики, до отказа заполнившей зал. Голландца рядом с ним не было. Райдер сидел с маленькой пожилой женщиной, которую Мэтью не знал. Он и Сэм Райдер жили в Джорджтауне и когда-то, совсем недолго, вращались в одних и тех же кругах. Но молодой сенатор из Флориды теперь предпочитал думать, что Мэтью Старка больше не существует. А жаль.

Говорит, что охотится за алмазом — за самым большим алмазом на свете. Ты можешь поверить?

Это были слова Проныры. Все-таки тот имел дело с сенатором Райдером. Да? сказал себе Старк, я верю. «Эх, Проныра, друг мой, — подумал он под звуки бесконечной симфонии Шуберта, — во что же ты втянул меня на этот раз?»

Джулиана спрятала черную кожаную сумку в укромном углу уборной комнаты и попыталась забыть о ее содержимом. Там лежали черное креповое платье 1936 года, розовые чулки и туфли с Т-образным ремешком спереди, пестрый, расшитый блестками тюрбан, португальская шаль, которой обычно покрывали пианино в благопристойном филадельфийском доме ее бабушки, и сумочка с ярким гримом. Там была Д. Д. Пеппер. Джулиана знала, что рискует, но сегодня кто-то не смог играть, и Лэн предложил ей одиннадцатичасовое выступление в «Аквэриан». Она еще ни разу не играла для ночных посетителей. Разве она могла отказаться? «Ах, Лэн, извини, но сегодня я выступаю в Линкольн-центре». Бред. Джулиана сказала ему, что будет дрожать от страха.

Но это означало, что она отправится прямо из Линкольн-центра и проделает, безумный, рискованный путь в Сохо.

Ей приходилось играть с огнем.

Она все тщательно спланировала. После концерта она наденет черное платье, черные ботинки и черное кашемировое пальто. В такси спрячет светлые волосы под тюрбан, так что ей не придется красить их ни в розовый, ни в красный, ни в другой цвет, и накинет бабушкину шаль поверх пальто, чтобы оно больше подходило Д. Д. Лэн, если увидит, сразу узнает кашемир, но она должна рискнуть. Наконец, нужно будет натянуть розовые туфли Д. Д. и подгримироваться. Чулки она наденет сразу после концерта, под ботинками их никто не увидит.

Проще простого, надо лишь все рассчитать и собраться с духом.

Но сначала ей предстояло сыграть концерт Бетховена. Джулиана глубоко дышала и, закрыв глаза, сосредоточилась; на этот раз мысль о том, что память подведет ее, не приводила в ужас. Вероятность того, что она вдруг забудет какой-нибудь пассаж перед публикой, до отказа заполнившей Линкольн-центр, перед оркестром Нью-Йоркской филармонии, волновала ее меньше всего.