Огонь Менестреля - [17]

— Мы были знакомы с Рахель в Амстердаме, — поспешно вмешалась Катарина.

— Да. Извините ради Бога, но мне пора, — сказала Рахель. — Приятно было познакомиться с вами, Джулиана.

— Взаимно. Вы уверены, что не можете еще чуть-чуть задержаться? Мне бы очень хотелось поговорить с вами.

Но Рахель поспешно распрощалась, а Катарина унесла поднос с остатками чаепития и поставила на стол новый.

— Как хорошо, что ты пришла, Джулиана. Я соскучилась по тебе, — сказала она, наливая горячий чай в фарфоровые чашки. — А теперь расскажи мне о своем турне. Все прошло удачно?

— Да. Мама, а…

— Моя подруга слышала тебя в Вене. Она сказала, что ты была изумительна.

Джулиана вздохнула. Она не ожидала услышать о Рахель Штайн. Она хотела было расспросить мать о ней, но поняла, что из этого ничего не получится. Лишь в редких случаях Катарина соглашалась говорить о своем голландском прошлом, да и то в самых общих словах. Даже отец оставался в полном неведении относительно того периода жизни жены. Пять лет нацистской оккупации выпало на детство Катарины Пеперкэмп-Фолл. Она покинула родину не в самых лучших отношениях со своей семьей, особенно с тетей Вилли, которая была трудным человеком, если не сказать сильнее. После того концерта семилетней давности в Дельфшейвене она так и не видела брата с сестрой, а у Вильгельмины и Джоханнеса и в мыслях не было посетить Соединенные Штаты. Но несмотря на всё свое любопытство, Джулиана вовсе не собиралась совать нос в прошлое матери, о котором та явно не желала говорить. В любом случае, ей виднее. Катарина расскажет только то, что сочтет нужным, и ничего больше.

И сейчас, просто сменив тему разговора, Джулиана поступила вопреки своему желанию. Попытайся она расспросить о Рахель Штайн, это только расстроит мать, и Джулиана все равно ничего не узнает о том, кто такая Рахель, как они познакомились с матерью в Амстердаме и что она делает в Нью-Йорке. Тебе не нужно знать, скажет ей мать, это все не имеет никакого значения. Тебе незачем расстраиваться. Ты должна быть счастлива. Эти слова, в которых были самые добрые намерения, прошли рефреном через все ее детство и сводили Джулиану сума. Она научилась не спорить, а позже — держать в себе свои проблемы, потому что матери они принесли бы больше огорчения, чем ей самой. И в результате Катарина даже не подозревала, что ее дочь под вымышленным именем играет джаз в ночном клубе в Сохо; что, по мнению Шаджи, она сейчас пребывает в панике; что она одновременно и страстно желает и боится завтрашнего выступления в Линкольн-центре — своего последнего концерта в нынешнем году. Джулиана не расскажет ей этого. Мать расстроится, если узнает, что в том мире, где живет ее дочь, не все совершенно. А Джулиана не хотела огорчать мать.

— Ну, расскажи мне все, — сказала Катарина.

Джулиана рассказала. Почти все, что хотела услышать мать.

Вернувшись через час к своему столу, на клавиатуре компьютера Старк нашел записку от Элис Фелдон. «Я хочу, чтобы из этого получилась статья. Получишь билет в Линкольн-центре перед концертом. Кстати, Джулиана Фолл вместе с оркестром Нью-Йоркской филармонии будет исполнять Концерт Бетховена для фортепиано, си-мажор, опус 15, № 1. Это тот самый Бетховен, который Людвиг ван».

Мэтью поморщился.

— Ну и тоска.

Глава 4

Старший сержант в отставке Филипп Блох, откинувшись на спинку дубового кресла, в простом рыбацком доме, который временно служил ему штаб-квартирой, наблюдал, как по некрашеному полу бегает жирный таракан. Богатых иногда тянет пожить на лоне природы. Стены, обшитые сосновыми панелями, большой камин из неотесанного камня, много темной, крепкой мебели. Камин накалился докрасна, и Блох лишь поддерживал огонь. Это место было в тысячу раз лучше всех, где приходилось бывать сержанту. Только никак не избавиться от тараканов. Они медленно ползали по превосходному ковру ручной работы, так словно это была старая тряпка. Блоху нравилось иногда поймать таракана, особенно жирного, и раздавить его двумя пальцами. Это помогало ему скоротать время. Ему частенько приходилось жить в самых вонючих местах мира, так что он научился развлекать себя.

Его колено упиралось снизу в столешницу. Эта внушительная деталь интерьера стоила около сорока тысяч долларов. Стол стоял прямо напротив двойного окна с видом на озеро рядом с этажеркой из невероятной, ганглиозно-желтой сосны. Седовласый Блох, разменявший шестой десяток, высокий и мускулистый, с квадратной челюстью был помешан на своем, внешнем виде и питании. Его люди говорили между собой, что он рехнулся на диетах. Но ему было достаточно орехов и семечек; он мог бы голыми руками убить девяносто девять процентов своих подчиненных. Он позаботился, чтобы парни помнили об этом.

А сейчас он слушал, как Сэм Райдер, сидя в своем кабинете на Капитолийском Холме, хныкал в телефонную трубку. Сенатор Соединенных Штатов Америки Райдер. Двадцать лет тому назад, еще во Вьетнаме, Блох понял, что Райдер пойдёт в гору, и постарался сблизиться с командиром взвода. Наблюдал. Слушал. У Райдера был редкий дар: он мог говорить так, что люди слышали именно то, что хотели услышать, в то время как все сказанное им не значило ни черта. Сэмми Райдер очень хотел нравиться. Сначала Блох считал, что этот красивый молодой лейтенант из Флориды виляет хвостом перед всеми подряд с определенной целью, но через пару месяцев, проведенных в совместном патруле, сержант понял, что Райдер действует без задних мыслей. Просто этот несчастный болван не умел иначе. Он верил в то, что говорил. Он был абсолютно, предельно, чертовски искренен.