Огонь блаженной Серафимы - [42]

Это была спальня, огромная и полутемная. Дневной свет скрадывали плотные оконные гардины, шаги заглушал густой ворсистый ковер. В нос ударил запах болезни и старости, который не мог скрыть даже чад ароматических свечей, густо расставленных на всех горизонтальных поверхностях. В огромной кровати под балдахином лежала старушка, по самый подбородок накрытая атласным одеялом. Из этого постельного сугроба торчала лишь голова в чепце с лентами.

Дойдя до центра ковра, я присела в реверансе.

— Купчиха? — спросила старушка неожиданно густым басом. — Абызова?

— К услугам вашим.

— Распрямись!

Я послушалась.

— Мелкая какая!

Очень политесно! И что мне на это отвечать прикажете?

— Сюда иди, — велела княгиня, избавив тем самым от раздумий. — Рядом сядь да морщиться не смей!

— Как можно, ваше сиятельство, — пролепетала я, преодолевая ступеньки к ложу.

— Чародейка? — Схватив за руку с неожиданной силой, старушка усадила меня на край постели. — Какая из стихий?

— Огонь.

— Разочаровалась я в вашем брате.

— Нет у меня братьев, ваше сиятельство, одна я у батюшки.

— Конечно, одна, — хохотнула старуха. — Будь у Абызова детишек поболее, делиться бы капиталами пришлось, а тогда бы ты этот куш у судьбы не сорвала. Я Анатоля подразумеваю.

— Я поняла, — кротко кивнула я. — Но предпочитаю считать, что его сиятельство мои душевные качества привлекли.

— Ну да, ну да, именно они. — Руки моей она не отпустила, тонкими паучьими пальцами гладила ладонь. — Любой мужик, на эдакую штучку глядючи, первым делом о ее душевных качествах подумает.

Ладонь кольнуло, я ахнула, попыталась отдернуть руку.

— Отвечай как на духу. Любишь его или на титул позарилась?

Боль ушла, но что-то в мякоти ладони осталось, я ощущала это как занозу.

— Не люблю… — Пришлось закусить губы, чтоб не дать сорваться с них словам, но это не помогло. — И на титул уже не претендую. Могла бы сделать так, чтоб внука вашего более не видеть, сделала бы с превеликим удовольствием.

— Уже? Стало быть, зарилась?

— Вы меня чарами пользуете?

— Не отвлекайся! Не поможет время протянуть. Так что?

— Зарилась, — ответила я честно. — Меня подлые люди научили, что через аффирмацию можно силу свою изгнать, а я, по глупости, очень этого тогда желала.

И я, путаясь в бесконечных «ваше сиятельство» выложила старой княгине всю свою подноготную.

— Понятно, — сказала та, отпуская мою руку. — Значит, теперь тебя Брют за жабры ухватил.

С ужасом поглядела я на свою истерзанную ладонь, из глубоких проколов на ней сочилась зеленоватая субстанция.

— Вытрись, — велела княгиня. — Графин вон возьми, на столике, да мокрой тряпицей почисти.

— Это яд?

Слизь оттиралась обычной водой, оставляя глубокие, будто от булавки, проколы.

— Буду я на тебя, девчонку, еще яд тратить. Так, колдовство мелкое, немощным старушкам в помощь. Мой, Серафима, покойный супруг канцлером берендийским был, много разных штучек после него осталось. Сильнейшие мира сего не могут лишь на штыки полагаться, особенно когда в империи столько вашего брата развелось. Ну чего разнюнилась? Царапину зарастить не можешь?

— Я, ваше сиятельство, огнем призвана, не по лекарской части.

— Глупости, — сказала княгиня по-французски. — Первоэлемент указывает лишь на источник силы, а не на приложение оной. Скорее ты, мадемуазель, неуч.

На правду я не обиделась.

— А теперешний канцлер тоже разных штучек в своем распоряжении имеет преизрядно?

— Хорошее произношение. Выговор арадский?

— В тамошнем пансионе обучалась, к сожалению, не чародейству.

— Это и понятно. Женщины в этом мире редко одаряемы силами, потому и учить их не берутся. А на вопрос свой ответ и сама знаешь. Его высокопревосходительство обладает всеми возможностями любому чародею противостоять, а уж темпераментная недоучка ему вообще не соперник.

Она бросила быстрый взгляд мне за спину и перешла на берендийский:

— Анатоль, внучок мой драгоценный.

Обернувшись, я узрела сквозь клубы чадных ароматов фигуру князя Кошкина.

— Вы не утомились, гранд-мама?

— Утомилась. — Старушка откинулась на подушки. — Отпущу, пожалуй, твою суженую. Эх, молодо-зелено, не все вам при развалине древней сидеть, вам и поворковать охота. Про невесту твою одно скажу: хорошая девочка, чистая. По нраву она мне пришлась. Знаешь что, внучок, подарок я ей сделать желаю. Подойди к шкапчику да подай мне серебряную шкатулку.

Князь на цыпочках пересек комнату, скрипнул дверцами и поднес к кровати ларец. Княгиня открыла шкатулку крошечным ключом, который висел у нее на шее, и достала оттуда хрупкий, свернутый в трубочку лист.

— Это береста, милая Серафима, на ней начертана аффирмация сего отрока.

Отрок на «отрока» поморщился, но почтительно вытянул шею, рассматривая документ.

— И с этой минуты, Серафима Карповна, я вручаю вам судьбу и будущность моего внука Анатолия Ефремовича Кошкина.

Я молчала, не зная, что ответить, на ощупь береста была гладкой и скользкой.

— Гранд-мама, — сказал Анатоль со слезами в голосе, — я и Серафима, мы оба благодарим вас за сей драгоценный дар, за доверие, коим вы удостоили наш союз, за ваше благословение…

Он запнулся, будто не в силах справиться с чувствами.

— Ступайте, дети, — прошелестела княгиня. — С Богом.