Огольцы - [5]

Лили и Лилиан, те совсем спятили: велели срубить им на опушке два « Версальчика». Только шалости ради. Куда деваться — Ханские сестры! Впрочем, бабенки они были хорошие, нрава веселого. И от работ общественных никогда не отлынивали.

Только вот моду парижскую насаждать пытались. Про какую-то Коко Шанель все стрекотали. Сговорили дочь кузнеца продефилировать по селению в «маленьком черном платье», мол Коко (курица что ли, с таким имечком) порядок установила в Европе: каждая женщина должна иметь в гардеробе (в сундуке по ихнему) по такой одежке.

На ту беду кузнец с приятелем бондарем шли по домам после трудового дня. Понятно, пива хмельного с жары да устатку хлебнули изрядно.

— Стой, ворона голозадая! Сурово обратился к любимой дочери отец. — Что за срам ты на себя напялила? Леших пугать? Сымай сию минуту.

— Как снять-то, мне его тетя Лили кое-как натянуть исхитрилась. Замок там хитрый, «молния» называется.

— А я вот как кузнечных дел мастер сейчас его и отомкну! — Потянул ручищи к дочурке отец, да призадумался: девка хорошая, ни в чем дурном или своевольном не замечена. Это сестренок-француженок влияние дурное. Все ж, как не верти, басурманки. — Ладно уж, проказница, скажу, чтоб мать не зевала, да догляд имела, в чем дитя со двора идет. А тряпичку сними аккуратно с этой самой молнией да в чулан брось. Велю матери из такой диковины портянок праздничных нарезать.

— Не выйдет, батюшка. Тряпка та больно тягучая. Из нее и одну-то портянку не справишь.

— Леший с нею. Весна настанет — пугало для пользы огорода да ребятне на потеху сооружу. Ступай домой, бесстыдница. Да огородами, огородами! Чтоб не видал никто.

 В былинные времена 

Сгрыз Тугарин Змеевич последнюю кость, что оставалась от поданого ему целого барана. Это не считая закусок да наливок. Рыгнул. Рукавом парчовым рожу обтер. Можно государственными делами заняться после завтрака. А то уже и обед близится.

— Подать сюда Главного Визиря!

Трясущийся старикашка, кланяясь мелкими поклонами, приблизился, тяжко осел на подагрические колени и с чувством облобызал сначала правую, потом левую туфлю Владыки. К левой туфле прилип изрядный ошметок рыбьей чешуи, которую Визирь без заминки проглотил не разжевывая.

— Что за поселения в наших владениях завелись? Говорят, там бабы верховодят, а мужи им поклоняются?

— Не вели казнить, Владыка. Пришли они силой великой. Табуны при них породистые. Бабы многие искусства ведают — и науки, и таинства. В переговоры ни с кем не вступают — ноги местным баям целовать отказываются. А без этого какая политика может быть? Меж собой говорят на языке подобном тому, что полоненные нами в былые времена испанки!

— Так вновь взять в полон и к моему шатру гуртом доставить!

— Не вели казнить, Владыка! Пытались бранью на них идти. Они и ухом не ведут: табуны Кобылиц Боевых пускают, а те противника (то есть нас — задушенным шепотом добавил Визирь) просто грызут и топчут, да копытами в землю вбивают. И странно — покойников наших эти бабы падали не бросают, а в курганы высокие хоронят. Еще едой, питьем и оружием для загробного путешествия те курганы обеспечивают.

— Чушь! Где это видано, чтобы побежденного воина в последний путь за счет врага обряжали. Да приданное похоронное выделяли?

Сапог, только что заботливо вылизанный Визирем от рыбьей чешуи, больно ткнул царедворца в ноздри. Потекла кровь. Побитой собакой отполз старик-вельможа в тень чахлого кустика, накрыв голову бурнусом, чтобы не демонстрировать свои страдания, тихо и горько плакал. Кровь, смешиваясь со слезами и смывая дорожную пыль, рисовала на морщинистых щеках причудливые узоры. Он так любил Владыку! Как же ему объяснить, что вершится нечто уму непостижимое. И он, Визирь, совсем в этом не виноват!

Сами Боги прогневались на Тугарина и все его племя. Единственное спасение — бежать под покровом ночи от этих страшных женщин. Единственное спасение. Дикие воительницы даже в бой вступать не будут — пошлют свои жуткие стада Боевых Кобылиц. Потом курганы богатые воздвигнут. Вот и нет больше племени Тугарина Змеевича…

Тут надо лазутчиков надежных засылать. Разобраться, кто в этом бабьем племени верховодит. А потом и управу на них искать.

 Подгорная улица 

Славилась Подгорная улица своими складами, лавками, мастерским…и питейными заведениями. С утра до ночи пьяные песнопения перемежал неофициальный гимн улицы:

Эх, Подгорна ты Подгорна,

Широкая улица!

По тебе никто не ходит,

Ни петух, ни курица!

Если курица пройдет,

То петух с ума сойдет!

Некоторые гуляки, помотавшиеся по свету, правда, утверждали, что песенку про Подгорную улицу поют везде, где такая наличествует. Ну, нам только про Чумск доподлинно известно.

Дурная слава была у Подгорной. Ходили слухи, что опившихся необычного вкуса пьяного зелья, которым издревле славились заведения Подгорной улицы, часто больше уже никто не встречал.

А если и встречал…то вчера еще богатые и важные торговые гости как-то в один-два дня превращались в забулдыг с безумными глазами, просящих полушку на чарку самой дрянной браги.

А вот большая часть незадачливых выпивох, посетителей Подгорной улицы, исчезала навсегда.