Огни на болоте - [2]

Огонь нашелся наверху, бесконечно далеко от этого места, но зато его было много. Он посмотрел вперед. Впервые за все время, проведенное здесь, крошечная клеть открылась.

Все время?.. Сколько? Не опоздал ли он?

Куда?

Кристалл, все еще источающий холодный, мертвый свет, треснул под навалившейся на него тяжестью, как прогнивший уголек. Крошечные острые осколки вонзились в лапу, но он почти не заметил этого: все силы уходили на движение. Он даже не видел, куда идти, отдавшись чутью. Из всего окружающего мира остался лишь недостижимо далекий огонь.

Каменная кишка длиною в бесконечность. Холод, всепроникающий, режущий холод. Множество маленьких возвышений правильной формы — лестница. Сознание медленно, так и норовя отступить, пробуждалось ото сна, в который его погрузили холодные воды.

Несколько раз накатывала темнота, и путь раздробился на множество коротких промежутков. Последний такой приступ случился, когда он поднялся на задние лапы, пытаясь открыть дверь. Не выдержав навалившейся тяжести, та хрустнула и распахнулась.

Он вывалился наружу.

И вновь темноту прогнал холод, смешанный с ощущением близости огня. Он поднялся и поволок непослушное тело к источнику пламени, до которого осталось пройти еще очень много, пошел, не обращая внимания на воду, которая медленно сочилась, казалось, из всех пор на склизкой серой коже. Не думал он и о людях, замечая их лишь краем глаза. Об этом надо будет размышлять позже, когда появятся время и силы. Да, силы — это самое главное.

А людей было много. Они бегали вокруг, что-то кричали и размахивали холодными светящимися кристаллами и оружием. На него смотрели, но почему-то никто даже не пытался нападать. Боялись? Сомнительно.

Огонь приближался.

Еще одна лестница, несколько длинных коридоров, поворот, маленькая комната, заставленная деревянными и железными приспособлениями. От них пахло кровью, но уже давно остывшей и оттого непригодной. Он не стал задерживаться, чтобы обозреть эту комнату получше. Наконец, лестница, приступ темноты, дверь — и он увидел огонь воочию.

Костер, большой и яркий, горел посреди небольшой площади, по бокам которой возвышались темные стены. Вокруг огня суетились люди, пока не замечая его. То и дело они бросали в пламя что-то новое: мебель, разукрашенные полотна (кажется, "гобелены"), книги… Пламя мгновенно вцеплялось в новую пищу, радуясь ей, как ребенок сладостям.

Вновь накатила темнота, но на этот раз посреди мрака распустился прекрасный цветок, обещающий жизнь и радость.

Когда темнота отступила, оставив после себя холод, он поднялся и медленно пополз к костру. Тело стало еще непослушнее, еще тяжелее; на каждое движение приходилось тратить слишком много сил, а их и так осталось совсем мало. Если бы люди вдруг решили напасть, он не смог бы защититься.

Но они не нападали, хотя давно заметили его. Кто-то занес копье, чей наконечник в свете огня казался выкованным из меди, но этого человека тут же схватили за руки и оттащили прочь. Копье тихо звякнуло о землю. Это ничтожное наблюдение стоило ему последних сил. Лапы подкосились, и тяжелое тело упало на булыжники в двух шагах от костра.

Камни были теплыми.

Некоторое время он лежал в медленно растущей луже, чувствуя, как остывают камни, отдавая тепло его пропитанному холодом телу. Вода, сочащаяся из кожи, оставалась ледяной.

Тепло камней придало сил, он смог сделать последние два шага. И вновь упал, но на этот раз — в костер. Пламя тут же вцепилось в морду — единственное место, откуда не сочилась вода, — облизало ее нежно и радостно, ласкалось, как он сам, бывало, ласкался…

К кому?

Откуда это воспоминание о тепле и ласке, о знаменах и сильных руках, обещающих вечную защиту и помощь? И почему ему не помогли сейчас? Или этого вообще никогда не было?

Неважно. Главное, что здесь есть этот прекрасный горячий огонь, а все остальное совсем неважно.

Он поглощал пламя жадно, разом забирая огромные порции энергии. Несмотря на это, кожа оставалась холодной, серой и бугристой, совсем не похожей на ту, что была раньше. А он продолжал питаться, рыча от удовольствия и чувствуя, как рассыпаются под лапами книги и драгоценные гобелены.

Надо остановиться.

Огонь погаснет, если забрать слишком много энергии.

Слишком много сил, с которыми не удастся справиться. Тело еще слишком слабо для таких огромных порций.

Последний язычок пламени лизнул лапу и погас, задушенный водой и холодом, а он остался лежать, время от времени вздрагивая. А потом серые веки шевельнулись в давно забытом движении и сомкнулись. Впервые за время плена он погрузился в обычный сон, ничуть не похожий на накатывающую темноту. И в этом сне было то, что он никак не мог вспомнить, а, проснувшись, забудет.

Он еще не вспомнил своего имени, но обязательно узнает его.

Он поймет, что тревожило его все время плена, нарушая апатию и оттягивая время окончательного забвения. И выполнит это.

Обязательно.

Молодой воин прицелился было из арбалета, но был остановлен рукой командира.

— Не надо, Къес, — сказал тот, отводя арбалет в сторону. Невольно они перевели взгляд на костер и на лежащее в пепле создание, уродливое и жалкое. — Он впервые за столько времени — может быть, тысячу лет! — обрел свободу. Как и мы. Сегодня он наш брат, и мы не станем убивать брата, который и без того умирает. Пусть он живет… на свободе. Пока что. Но лучше все-таки свяжите его…