Огнерожденный - [10]

Танвар же не замолкал ни на минуту: то принимался петь грубые северные песни, то расписывал достоинства кабаков Таграма, то пытался объяснить Фараху разницу между ножом и кинжалом.

Наконец подмастерье не выдержал. Резко наклонился к северянину, ухватил его за ворот кожаной рубахи, от которой нестерпимо воняло потом, и прошептал:

– Танвар, надо поговорить…

Северянин громко расхохотался, заглушив последние слова Фараха, и грубо отбил его руку в сторону. Но в туже секунду переменился в лице, став серьезным и собранным.

– Потом. – Быстро шепнул он. – Вечером.

Через мгновение перед Фарахом снова оказался весельчак и болтун Танвар. Он широко улыбался, почесывался и жаловался на жару.

Фарах через силу улыбнулся, подыгрывая северянину и беззвучно выругал себя последними словами. Конечно, как можно так рисковать! Танвар наверняка все продумал заранее. Его напускное веселье, шутовство – лишь маска. Никто из караванщиков и помыслить не мог, что этот шумный северянин от кого-то скрывается. Перед ними предстал обычный северный варвар – невоспитанный и прожорливый, как и все сальстанцы. Съездил к знакомому в Эшмин, теперь возвращается обратно. Даже с провожатым. Не чужак, – знакомый знакомого уже почти друг. Безопасное трепло, жизнерадостное и шумное. Гораздое только языком трепать. А то, что меч на боку, так как же в дальней дороге без оружия. Нынче без этого не обойтись. Сами бы обзавелись, да не на что.

При всем при том, только сейчас Фарах сообразил, что хоть Танвар и не умолкал ни на минуту, ничего важного он так и не сказал. Ни кто он, ни откуда пришел, ни куда направляется. Из северянина как из дырявого мешка сыпались байки, сплетни, неприличные песенки, и больше ничего. Ни слова о нем самом и о Фарахе.

Подмастерье взглянул на своего путника по иному, с уважением. Только теперь он понял, почему дед выбрал провожатым северянина. Танвар не просто боец, и не обычный проводник. Он опытный путешественник. Знает о чем можно говорить, о чем нельзя. Когда надо улыбнуться, а когда пригрозить. Кем бы он ни был на самом деле, наемником, воином, следопытом – дело свое он знал хорошо.

В Фарахе проснулась уверенность, что с Танваром он не пропадет. Что на него можно будет опереться в трудную минуту. Что его спутник, теперь единственный близкий ему человек.

Подмастерье украдкой нащупал локоть северянина и крепкого его сжал, показывая, что все понял. Танвар подмигнул ему и затеял рассказ о западных землях, где он якобы не раз бывал.

И вовремя. Масар, уже прислушивавшийся к разговору, ослабил поводья и повернулся к пассажирам. Скучно править повозкой – дорога ровная, быки идут медленно. Работы для погонщика немного, – знай, поглядывай на дорогу, да жуй сушеное мясо.

Танвар рассказывал о западе на северном языке, но Масар слушал внимательно и улыбался в нужных местах. Как и подозревал Фарах, погонщик знал северный. Плохо, так же как Танвар южный, – но знал. Не зря же Масар проболтал с северянином пол дня – значит кое-что понимал.

Тем временем спутник Фараха не смолкал ни на минуту. Рассказывал он про государство Леаран, что лежало к западу от Каван-сара. Да так ловко и складно рассказывал, что Фарах даже заслушался. Нет, конечно, подмастерье знал о Леаране, в конце концов они с дедом долго жили в Хазире, что стоял на границе с западным государством. Но Фарах плохо помнил те годы. В памяти остались только сами леаранцы – высокие и смуглые мужчины в одеждах непривычного покроя. Они вечно куда-то спешили, были озабочены только получением прибыли, но при этом не забывали засматриваться на молоденьких жительниц Хазира. Еще Фарах помнил, что почти все леаранцы усаты – пушистые длинные усы, расчесанные и напомаженные, являлись предметом гордости леаранцев. Южане их так и называли – усачами. При этом подбородок они выбривали начисто, что с точки зрения каван-сарцев совершенная глупость. Всем известно, что борода гордость настоящего мужчины. И добровольно лишаться ее – немыслимо! Так что в памяти Фараха леаранцы остались усатыми, жадными до денег и женщин, чужаками. Сейчас то он знал, что в Хазир приезжали в основном торговцы, а эта братия везде одинакова, – что в Сальстане, что в Каван-саре, что в Леаране.

Но Танвар рассказывал совсем о другом. Он делился воспоминаниями о своем визите в Леа – столицу западного государства. Разумеется, этот город-гавань являлся достопримечательностью всей страны. Больше нигде в трех государствах не было выхода к морю, а весь западный край Леарана – побережье. Море…. Фарах слушал рассказ северянина о море и никак не мог взять в толк, откуда взялось столько воды в западном крае. Нет, конечно, он знал про море, – дед не раз рассказывал ему про берег, волны… Даже рисовал карту трех государств, вдалбливая в голову непоседливому внуку основы географии. Но Фараху море всегда представлялось как большой пруд – неподвижная гладь до самого горизонта. Танвар же рассказывал о штормах, о волнах, о приливах и отливах, об огромных кораблях, качающихся на гребнях белой пены…. Да, Леаран всегда славился кораблями. Это единственное государство из трех стран, что имело свой флот. Даже речной флот у них был, – леаранские корабли ходили и по Великой реке. Но, конечно, они сильно отличались от тех, что плавали по морю. По словам Танвара выходило, что это громадины из лучшей древесины, гонял по воде ветер. Фарах не мог себе этого представить, но его заворожила картина, нарисованная северянином: огромная лодка, размером с дом, несется по воде, переваливаясь с одного водяного бугра на другой.