Огнепоклонники - [46]
В холодном гневе дописал он под последней строкой:
«Если уж ты мыслишь и ведешь себя как евнух, почему бы тебе не надеть браслеты сестер? И не смей вырывать листки из школьных тетрадей!»
Фредди сунул листок в чистый конверт и адресовал его Язди.
Борьба между отцом и сыном приобретала все большую напряженность. Фредди был немногословен и строг, Язди мрачен и замкнут. За столом оба хранили молчание, вечерние беседы утратили былую прелесть, поскольку Фредди больше не улыбался, а раздраженно морализировал.
Через неделю Фредди обнаружил новое стихотворение:
Поднявшись вечером домой, Фредди застал Язди одного в столовой. Юноша мрачно повернулся к отцу худой спиной, намереваясь удрать к себе, но Фредди окликнул его.
— Я исправил здесь ошибки, — сказал он, протягивая сыну скомканный конверт. — Зря тебя учили, только и умеешь, что сопли вокруг девок распускать. В каждом предложении ошибки!
— Ты плохо знаешь английский, — отпарировал Язди. — Не говоря уже о поэзии.
Фредди побагровел. Он так гордился своим английским, что оценка сына неожиданно больно ранила его.
— А Рози Уотсон? — спросил он. — У этой шлюхи как с английским?
— Как ты смеешь говорить гадости о девушке, которую никогда не видел? — загремел Язди.
— Не видел? Я ее не только видел, я с ней спал. Она самая обыкновенная уличная девка. Если тебе интересно, могу сообщить, что мистер Аллен сказал о ее грудях — как яйца в мешочек.
Язди побелел как бумага.
— Ты ее в глаза не видел… ты лжешь, отец, просто лжешь!
— А ты спроси у Алла Дитты… Поговори с ним, он и тебе устроит рандеву с ней на Алмаз-базаре.
Фредди настолько распалился, что не сразу осознал результат своих слов. Язди зашатался, будто на него посыпались удары. Он так побледнел, что Фредди испугался, как бы сын не упал в обморок. Он потянулся к сыну, но тот шарахнулся к стене.
— Врешь! Врешь! — выкрикнул он и хлопнул дверью.
Язди не вышел к ужину, а с наступлением темноты тихонько ушел из дому и вернулся очень поздно.
Три следующих дня он провел, запершись в своей комнате. К нему стучались, его звали, но Язди не откликался. Он не принимал пищу, брал только кувшин с водой, который мать ставила под его дверью. Путли сходила с ума.
На второй день терпение Джербану лопнуло, и в течение целого часа дом ходуном ходил от ее негодующих криков: одному богу известно, что наговорил ребенку ее зятек! Мальчик чувствительный, совсем еще неопытный, ранимый, а Джербану ли не знать, какой скотиной может быть его отец! Бесчувственный эгоист! Теперь внук расхворается, не умер бы, не дай бог! И так на него смотреть страшно — кожа, кости и глазищи! Разве это отец? Спросите Джербану. Она никогда не боялась говорить правду в глаза. Чудовище, а не отец! Чудовище, а не зять! Чудовище, а не муж! Враг рода человеческого! Боже мой, боже мой, что же случилось, что он там наговорил ребенку?
Джербану изобличала и уличала, пока не выбилась из сил и не всплакнула напоследок.
Когда ярость улеглась, вспыхнуло любопытство. Джербану шла на всевозможные уловки, только бы выпытать у Путли, в чем же наконец дело. Но Путли и сама не знала, только догадывалась, что это как-то связано с влюбленностью Язди.
В конце концов Билли, от которого ничего нельзя было скрыть, украдкой шепнул матери:
— Язди папе послал по почте два стишка про свою англо-индийскую девушку!
На исходе третьего дня Язди отпер дверь и вышел к ужину как ни в чем не бывало. Но это был другой Язди.
Семья не сразу уяснила себе перемену. Язди всегда был мягкосердечен, теперь же он просто лучился добротой. Он часами растирал ноющую спину Джербану, он обращался со слугами как с равными, что в те времена было совершенно не принято. Но если раньше в тощей фигуре Язди ощущались постоянная робость и нерешительность, готовность в любую минуту отпрянуть, то сейчас он будто оделся в стальные доспехи. Казалось, что он не боится никого и ничего, но и не нуждается ни в ком и ни в чем.
Домашние, особенно Фаредун, старались вести себя тактично. Когда Язди заявил, что ему не с руки каждый день возвращаться из школы вместе с Билли, Фаредун не настаивал.
«Обойдется, в конце концов», — думал Фредди, облегченно вздыхая.
Через две недели после рокового разговора Язди вернулся домой босиком — отдал башмаки сироте из их класса.
Путли купила новые башмаки.
Еще через несколько дней Язди явился без рубашки, а днем позже вообще в одних трусах. Одеждой он оделил четырех нищих около кинотеатра «Ригал».
Потом домашние узнали, что Язди больше не завтракает в школе.
Все свои карманные деньги Язди начал раздавать убогим, да еще брал взаймы у Ясмин и у Билли.
Когда Путли сообщила об этом Фредди, тот только застонал и схватился за голову.
Джербану чуть с ума не свела мысль о том, что ее внук раздает нищим деньги. Ее жадненькое сердечко внезапно исполнилось симпатии к Фаредуну. И именно она подсказала решение, которое понравилось и Путли, и Фредди:
