Огненный столб - [46]

И вовсе не потому, что он стыдился своих действий. Царь говорил, что пришло время Сменхкары, и он должен быть на виду, чтобы все восхищались им. Иногда ему нравилось быть щедрым и великодушным.

Царь, придворные, охрана, прислуга и просто бездельники с песнями двигались в гребных судах вверх по реке. Будущий царь плыл на своем сверкающем корабле вместе с невестой. Сменхкара сидел на золоченом кресле, Меритатон стояла, опершись на поручень, пока он не усадил ее, смеющуюся и протестующую, себе на колени.

Жених и невеста, полные света и веселости, совершенно забыли о резном расписном саркофаге, который везли на барже далеко в конце процессии, в сопровождении жрецов и плакальщиц. Даже сам царь, казалось, позабыл, что везет хоронить мать, глядя на этих двоих, которые так наслаждались настоящим.

Жители Ахетатона слишком редко смеялись. Ни царь, ни его царица не были веселыми людьми. И их дети учились у них. Но у Меритатон теперь появился новый наставник, а он жил весело. Сменхкара в избытке обладал той легкостью и раскованностью, которой не хватало его брату, как будто Бог дал все темное одному, а все светлое другому.

Царь смотрел снисходительно, лежа на кушетке под навесом, и легкий речной ветерок холодил его щеки. Нофрет видела, что это ему приятно. Но Анхесенпаатон ничего не замечала.

Словно статуя из слоновой кости, она сидела у ног отца, не слыша смеха, звеневшего над водой, не видя блеска солнца на золоченых веслах, не улавливая запаха речного ила и рыбы, зеленых тростников и цветов, запаха великой реки Египта. Среди лодок с прислугой внезапно вынырнул крокодил. Его отогнали веслами и копьями, с визгом и криками. Она даже не обернулась на шум. Глаза ее были пусты, словно резные камни. Нофрет казалось, что сердце Анхесенпаатон так же безжизненно, как царица-мать в своем гробу.

Не только грядущее замужество лишало ее госпожу жизненной силы. Мать-царица умерла, сестры тоже, кроме единственной, которая ничего не видела, ничего не слышала и ни о чем не желала думать, кроме своего прекрасного царевича. Царица-мать, обожаемая ею, ушла в могилу, оставив царицей ее, в сущности, ребенка. Для нее это было слишком много.

Царь грыз кусочки фруктов, которые чистила и резала для него госпожа Кийа, потягивал вино из чаши, вырезанной из светлого халцедона. Царевна ничего не ела и не пила. На рассвете, перед выездом из Ахетатона, Нофрет с трудом впихнула в нее кусочек хлеба и глоток воды — этого едва ли хватило бы даже для птички.

Нофрет приходилось видеть людей, впавших в апатию, но они были либо тяжко больны, либо очень стары. Жизнь уже не привлекала их. Но, сидя у ног своей госпожи, глядя на ее лицо, похожее на безжизненную маску, Нофрет начинала пугаться. Если Анхесенпаатон умрет, все придется начинать сначала: обратить на себя внимание царевны, стать ее любимой служанкой, стоять возле нее, когда она станет царицей. Ни одна изнеженная придворная дама не захочет иметь возле себя простую хеттскую девицу со слишком длинным языком. Никто, конечно, не потерпит, чтобы служанка говорила так свободно, как Нофрет со своей госпожой.

Анхесенпаатон была другой. Хотя царевна так старательно заботилась о том, чтобы стать безупречной царицей, она уважала откровенный разговор. Нофрет была ей интересна. Ей нравилась служанка, высказывающая свои мысли.

Надо что-то делать. И быстро, прежде чем госпожа совсем ослабеет и захиреет. Что-то действенное, чтобы царевна не лишилась последнего мужества, что-то решительное. Может быть, даже жестокое. Но что — она не знала и даже не могла вообразить. Ум Нофрет был так же пуст, как взгляд ее госпожи.

Нофрет выросла возле города Хаттушаша в Великой Стране Хатти, служила глупому вельможе в Митанни и повидала города Египта, прежде чем попала в Ахетатон в качестве подарка для царя. Мемфис был величественным, Ахетатон — совсем новым, но в нем ощущались могущество и даже красота.

Фивы были величественней любого другого города и древние, старые, как Египет, даже старше. Когда еще не было Двух Царств, Фивы уже стояли на восточном берегу реки. Теперь они расширились с востока на запад, разделяемые рекой. На востоке располагался старый город — с храмами, домами вельмож, старинными дворцами и бесчисленными домами людей, чьи предки жили здесь с незапамятных времен. На западе находился дворец, построенный отцом нынешнего царя, и новый, меньший город, а за его пределами, у края земли мертвых, — величественные гробницы и храмы древних царей.

Все в Фивах было древним, высоким и обширным, Нофрет не случалось видеть ничего подобного. Город был огромным. Даже небо казалось безграничным — синее, без единого облачка; ему не было ни конца, ни предела над крышами и стенами.

Царь проехал по городу в торжественной процессии, от реки до восточной окраины и обратно, через реку во дворец своего отца. Дорога была устлана ковром цветов и окружена ликующими толпами. Все было ярко, красиво, роскошно.

Но за роскошью скрывалась пустота. Нофрет видела опечатанные ворота храмов, пустые места, оставшиеся на камнях и росписях там, где прежде были имена богов. Толпы народа двигались вслед за царской процессией. Сидя на задке колесницы своей госпожи, в самой давке, она не могла видеть их начало и конец, но подозревала, что народу гораздо меньше, чем кажется, что толпа резко обрывается, а за ней царит мрачное безмолвие.