Огненный столб - [12]

Тама тоже это помнила, но сказала:

— Он околдован. Царь может быть мужчиной только с царицей. Даже с Кийей ничего не выйдет, как бы она ни старалась. Она получает от него только поцелуи и нежные слова.

Нофрет выловила лазуритовую бусину из чаши, стоявшей у нее на коленях, и, нанизав ее рядом с другими, сказала:

— Люди говорят, будто царь и с царицей ничего не может, а дочери только ее, а вовсе не его.

— Ну, это вранье, — возразила Тама. — Кто же тогда их отец? Господин Аи?

— Господин Аи ее брат.

— А царям это безразлично. Они постоянно женятся на членах своей семьи.

— Ни за что не поверю. Наверное, какой-нибудь конюх — большой мастер рассказывать разные истории. Или один из принцев, питающий давнюю страсть к царице.

Тама фыркнула.

— Ерунда. Царица многое умеет. Она достаточно хорошо обращается с мужем, чтобы иметь дочерей. А вот сыновья не получаются. Даже она не в силах сделать его семя достаточно мощным для этого. Да и желания такого у нее нет, как говорят мои кости.

Тама не имела в виду кости своей большой мускулистой руки, которая так ловко натягивала струны. Она хранила в узелке горсть отполированных мелких овечьих косточек, доставала их, когда было настроение, разбрасывала и читала получившиеся рисунки, как будто они что-то значили. Иногда ее предсказания даже имели смысл. Нофрет, однако, не замечала, чтобы они сбывались скорее и точнее, чем ее собственные смутные догадки.

Но Тама происходила из рода колдунов, а того, кто считает себя наделенным особой силой, обижать не следует. Нофрет широко раскрыла глаза, как имела обыкновение делать ее царевна, и с любопытством спросила:

— Твои кости с тобой разговаривают? И что же они говорят?

— Что у царя не будет сыновей, — ответила Тама.

— Но разве это так важно? Право наследования престола передастся через царевен — через внучек царицы Нефертити, дочери богов. Он может найти хорошего человека, который согласится жениться на царевне и стать царем. Сотни людей — и плохих, и хороших — прельстятся такой возможностью.

— Но царь так не считает, — сказала Тама, словно знала это наверняка. — Любой другой царь думал бы именно так. Но наш царь привязан к своему Богу, который говорит ему, что он сам — Бог. Царь должен иметь сына от собственной плоти и крови, иначе божественная линия прервется.

— Это трудно, — вздохнула Нофрет.

— Да, нелегко, — согласилась Тама. — Чтобы выполнить желание его Бога, придется что-то придумать.

И царь действительно придумал. Однажды вечером, когда праздник в честь коронации уже закончился, он позвал к себе дочерей. Толпы народа покинули город, царица-мать с младшими детьми вернулась в Фивы, чужестранцы, кроме тех, кто был подарен царю, уехали.

Жизнь в Ахетатоне была не особенно тихой — здесь обитало множество царской прислуги, постоянно воздвигались новые здания, царские гонцы носились взад и вперед то галопом, то бегом. Но к вечеру все успокаивалось. Рабочие заканчивали свои труды и отправлялись по домам. Придворные расходились из дворца, чтобы лечь спать дома или пьянствовать в гостях до самого рассвета. Во дворце тоже все готовились ко сну, кроме молодежи, готовой ночь напролет танцевать в винном дурмане.

Царевны имели привычку собираться в своей просторной спальне, где горели лампы и тени прятались по углам, и рассказывать всякие истории, сплетничать, слушать, как Тама поет и играет на арфе, до тех пор, пока не приходило время ложиться спать. В тот вечер Тама пела любовную нубийскую песню, довольно мрачную и не до конца понятную царевнам, но она им понравилась. Посланец царя вежливо дождался, пока песня закончится, затем низко поклонился и повел всех к царю.

Нофрет сочла, что «всех» — значит и прислугу. Пристроившись в тени своей хозяйки, она молча последовала за царевнами, и никто не остановил ее.

Прежде она не бывала в царском дворце. Хотя придворные дамы, царицы и царевны жили в самом дворце, у царя был отдельный дом, связанный с остальными мостом, выстроенным над великой дорогой процессии, являвшейся главной улицей Ахетатона. Простые смертные ходили внизу, если им позволяли. Царственные персоны шествовали поверху в собственный дом царя.

Царственные персоны и Нофрет с ними. Другие служанки не пошли; даже бесконечно любопытная Тама. Ни у кого из них не хватило дерзости поступить так, как Нофрет.

Царь ожидал в комнате, должно быть, служившей приемной. Лампы горели, смягчая яркие краски расписанных стен. На полу лежали циновки, поверх них — ковры.

Он сидел вместе с царицей на ложе с алыми подушками. Спинка и подлокотники были украшены резьбой и росписью, изображавшей царя и его семью. Ложе опиралось на фигуры львов из чистого золота.

Царь и царица были без корон и одеты не так, как обычно. На царице были льняное платье, нагрудное украшение в виде крыльев сокола Гора из золота, лазурита и халцедона и короткий парик, завитый по-нубийски. На царе была юбка, на груди украшение, почти такое же, как у царицы, и головной убор в полоску — намного, как решила Нофрет, прохладнее и удобнее парика.

Он казался почти обычным человеком, несмотря на его странное длинное лицо, — худым, узкоплечим, со слабыми мышцами живота. Теперь его глаза видели то, что находилось перед ними, воспринимали происходящее и следили за ним. Царь, судя по всему, чувствовал себя непринужденно, положив руку на плечи царицы; они казались такими близкими людьми, как многие давно живущие в браке египтяне.