Огненный скит - [27]

Опять наступила тишина. Кучер сел возле печки на сложенные поленья, разулся и повесил сушиться портянки на бечёвку, протянутую вдоль кирпичей.

— Сегодня хоть ночь поспим в тепле, — мечтательно проронил он, вытягивая ноги и прислоняя ступни к тёплым кирпичам. — А то всё на стуже да на стуже.

— Убери портянки, — прозвучал голос атамана. — Развесил тряпьё, всю избу провонял. Сунь их в печурку, может, не так дух пойдёт.

Кучер что-то ответил, но что Изот не расслышал.

— Пора укладываться, — снова проговорил Одноглазый. — Завтра чуть свет в дорогу. Если старовер не солгал, Косой с Куделей не должны далеко уйти.

— С сундуком много не нашастаешь, — подтвердил Колесо. — Может, только они разделили добычу?

Атаман ничего не ответил, устраиваясь на полатях. Колесо выбрал себе место на нарах поближе к печке.

— А может, старик соврал, что видел Косого? — ввязался в разговор Кучер. Его тешила мысль, что он оказался провидцем в отношении действий Косого.

— Шут его знает, — отозвался Одноглазый. — Чужая душа потёмки. Может, он врёт, может, правду говорит.

— Врёт, конечно, — проговорил Колесо. — На лице написано, что врёт.

Кучер уже хотел ложиться на верхние нары, где было теплее, как вдруг, спохватившись, спросил:

— А чего с ним делать?

Разбойники поняли, что речь идет об Изоте, молча сидевшем в уголке нар.

— Свяжи ему руки и пусть спит, — раздался голос Одноглазого.

Он лежал на полатях, положив рядом свою огромную дубину. Голос был спросонья, и через секунду разбойник уже храпел на всю избушку, забыв и про Изота, и про истекший день, и про сокровища, за которыми они шли.

— Он жилистый, путы развяжет и порешит нас сонных, — проговорил Кучер, вспомнив, как Изот переломил верею у костра.

Роль старшего взял на себя Колесо. Он важно, напыжившись, сказал:

— Голова ты еловая! Не знаешь, что делать! Отведи его в чулан и закрой там. И вся недолга. Ночь переживёт… вместе с мышами. — Он ухмыльнулся, представляя, как ключник будет дрожать от холода в чулане.

— Это другое дело, — обрадовался Кучер новому предложению и сказал Изоту: — Слыхал? Иди, дядя!

Изоту ничего не оставалось делать, как пройти в чулан. Кучер захлопнул за ним дверь, задвинув дубовый брус в проушины.

— Веди себя смирно, — предупредил толстяк. — Иначе… — Он не нашёлся, что сказать дальше и удалился.

Изот остался один в кромешной темноте, слыша, как Кучер, неразборчиво ворча, запирал на засов наружную дверь. Затем прошёл в избушку.

Чулан был небольшим — кладовая для разных запасов. Окон не было. Закрывался тяжелой сосновой дверью.

Изот глубже надвинул шапку на лоб и сел на короткую лавку, прибитую торцом к стене. Мысли одна чернее другой лезли в голову. Хорошо бы уйти отсюда! Но как? Стены крепкие, дверь прочная…

Не зная, что предпринять, Изот просидел на лавке с полчаса, до тех пор, пока его не пробрал холод. Брёвна чулана не были гнилыми, но мох кое-где истлел в пазах и из них дуло, когда налетал ветер. Он встал и стал шагать по чулану из угла в угол, стараясь согреться и что-нибудь придумать для своего спасения.

Сначала в сторожке было тихо. Потом раздался шум и приглушённые голоса — приоткрылась дверь в сени. Голоса стали явственнее — разбойники вышли на крыльцо, видимо, но нужде. Это были Кучер и Колесо. Изот прижал ухо к дверной доске, стараясь услышать, о чём говорят разбойники.

— Ты крепко запер его? — спросил Колесо у Кучера.

Тот несколько мгновений медлил с ответом, соображая, потом ответил сипло:

— Крепко. Никуда не денется. Засов прочный. — И зевнул во весь рот.

— Во дурак, — проговорил Колесо. — Надеется, что его Глаз отпустит.

— А если отпустит, — проронил Кучер, опять зевая.

— Не должен. Я знаю его.

— Знаешь, не знаешь! Он к нему, вишь, благоволит. Кафтан с меня содрал… зайчатины дал. Во как скитник в нему в душу влез. Слово, наверное, такое знает, наговорное.

— Если отпустит, я сам его порешу. Возьму грех на душу.

— Какой по счету? — с усмешкой спросил Кучер.

— Я их не считал.

— Надо бы считать, чтоб потом отмолить.

Колесо, как бы не слыша слов собеседника, продолжал:

— Он выдаст нас, если не порешить. Вот выведет на дорогу и порешу.

— А если Глаз узнает?

— Так сделаю, что не узнает. Ты мне поможешь?

Кучер молча переминался с ноги на ногу.

— Кафтана ведь жаль? — спросил Колесо.

— Жаль, — ответил Кучер, поёживаясь от холода, а потом спросил: — А если всё-таки узнает. Он хоть и с одним буркалом, а глазаст. Его не проведёшь на мякине.

— Хватит ныть — узнает, не узнает. Сделаем так, что не узнает…

— Глаз самовольства не любит.

— Его сам чёрт не поймёт. То крови не боится, хоть рекой лейся, а то возьмёт да и отпустит из-под ножа какого-нибудь бродягу. А этого? Порешу, как пить дать, порешу. Не люблю заносчивых.

— Чего гадать, — опять зевнул Кучер. — Может, его сам Одноглазый порешит… Пошли спать! Зябко.

Хлопнула дверь, и всё затихло.

Изот оторвал ухо от доски. Сердце билось учащённо. Вот что у разбойников на уме: разделаться с ним, как только он выведет их на дорогу. Такая судьба, предрешённая Колесом, его не устраивала. Если раньше и были какие-то надежды на благополучный исход, то теперь они рухнули.

Изот стал думать, как быть дальше. Ждать, покуда они его убьют? Или завтра, как только выпустят из чулана, попытаться бежать? Но свинец быстро его догонит… Он не доверял им с самого начала. А чего было ожидать от лихих людей, чьё ремесло — разбой и грабёж, кровь и смерть.