Огненный пес - [14]

— Они горожане, хозяин, это не наши парни.

Кулаки маркиза рухнули на стол. Бутылка, упав, скатилась на пол.

— Моя решительность поколеблена!

— Вы все-таки доведете себя до болезни. Вы так бледны…

Внезапно маркиз смягчился.

— Есть у тебя что-нибудь перекусить?

— Мы вас не ждали. Сан-Шагрен думал, вы заночуете в дороге.

— Дай то, что есть.

И он привычным для себя небрежным движением отодвинул утварь, загромождавшую стол: шпоры, бутылки, плеть, какой-то инструмент.

— Есть маленький кусочек окорока и немного салата. Я могу приготовить парочку яиц.

— Приготовь побыстрее.

Валери смахнула тыльной стороной ладони крошки со скатерти, поставила на нее тарелку, положила хлеб перед свечой, поправила двумя пальцами, загрубевшими настолько, что уже не боялись жара, фитиль. Господин де Катрелис с потерянным взглядом отрезал кусок хлеба и принялся за ужин. Крошки сыпались на его черный редингот, но он не обращал на это никакого внимания. Дверь заскрипела: это был доезжачий. Он пришел, чтобы продолжить разговор, и встал перед хозяином, как для доклада.

— На этот раз, господин, все очень серьезно, к нам пожаловала живность не для барышень!

— Бесполезно меня уговаривать!

— Но все же выслушайте меня, а потом решайте. Его первый след я обнаружил у подножия скал. Он обошел пруд и спрятался в тростнике у края плотины. Следы шире моих ладоней, они глубоко врезались в песок, дьявольские цветы лилии[2]. Нет сомнения, этот ваш ночной гость — прекрасный большой старый волк.

— Потешь этим рассказом господина де Гетта, если волк забредет к нему.

— Это бестия под сто фунтов, по меньшей мере, настоящий теленок, но ничего общего у них в характере нет. Осмелиться подойти к нам почти вплотную — для этого надо быть очень храбрым.

— Ты попусту тратишь слова.

— А, по-моему, он приходил, чтобы деликатненько вас прощупать, завязать знакомство, что ли! Быть может, он родом не из Бросельянда, а прибежал из Перигора или Арденнского леса. Собаки, должно быть, гнали его до этих мест. Но его опытность не помогла ему. Раньше или позже, самый злой…

— Запряги лошадей завтра к восьми часам.

— Каких?

— Жемчужину, Коко и Уника.

— Вы уезжаете, хозяин?

— Я отправляюсь в Бопюи, в Вандею. Ты понял?

— Значит, все-таки уезжаете?

— Я тебе повторяю, что да. Я возвращаюсь в Бопюи. Волки Бретани могут спать спокойно, дружочек, грабить стада, разорять пастухов, теперь мне все равно.

— Через пару месяцев весь округ будет звать вас обратно. Вы вернетесь?

Но господин де Катрелис уже целиком погрузился в свои мысли и ответил на вопрос лишь неопределенным жестом, не пожелав даже доброго вечера уходившей Валери, хотя раньше никогда не забывал делать это. Он неподвижно сидел в деревенском кресле, положив руки на колени и опустив голову. Пламя свечи отражалось в его немигающих глазах. Отливающая чистым золотим борода была спутана, концы усов поникли, губы, искривленные, как ятаган, конвульсивно шевелились, но не издавали никаких звуков. Капли воска, сталактитами стекавшие с чашечки, отрывались и падали на скатерть, застывая на ней. Фитиль начал потрескивать, выпуская спираль дымка. Господин де Катрелис позволил ему погаснуть и остался в полной темноте наедине со своей досадой, своим смешным и трогательным унынием.

* * *

Именно в это время волк рысцой бежал по дороге. С отяжелевшим брюхом он вышел из лесной чащобы, припрятав там, под листвой, неподалеку от своего логовища, остатки пиршества. Вместо того чтобы, как все его собратья, поспать после еды, он продолжал беспокойно блуждать. Ничто — ни ласка, ни изобилие, ни вкусное мясо — не могло унять его тоски, подобной неутолимому голоду. Он повернул на тропинку, извивающуюся между пихт, и остановился на вершине осыпи. Ночь была тиха, тепла и полна запахов, какими бывают лишь весенние ночи. Растрепанные обрывки полупрозрачных облаков наползали на луну, отбрасывая на землю тени, что бежали, подобно оленям, по склонам холмов, пока не терялись между ними. Туман сгустился и улегся в низинах, и пихты, казалось, стояли по пояс в мелочно-белесой воде. Временами в отсветах луны выступали то пруд, то крыши мельницы и гумна. Втягивая воздух, сверля острым взглядом эту седую тьму, волк искал оранжевый проблеск света. Но тщетно! Все окна Гурнавы были немы. Господина де Катрелиса в его комнате не было — минуты бежали за минутами, и усталость сморила его. Он заснул там, где сидел. Руки его висели вдоль спинки кресла. Между его сапогами весело пировала крыса, время от времени поднимая голову и обнюхивая его пальцы. Господин де Катрелис спал и грезил…

* * *

Он привык спать лежа, по его собственному выражению, «как надгробный памятник»[3] (локти прижаты к бокам, спина совершенно прямая, лодыжки вместе, сердце безмятежно, а голова пустая). Так он восстанавливал свои силы после верховых скачек вдогонку за сворой. Но когда в его жизни наступали переломные моменты, происходили события, огорчавшие его, или, что бывало редко, когда он чувствовал, что заболевает, его всегда посещал некий мальчуган. Неизвестно почему, но этот ночной посетитель отмечал небольшими черными камешками его жизненный путь. На нем была маленькая, напоминающая старинные, треуголка из черного фетра, обшитая золотым галуном шелковая одежда, расшитая орнаментом из листьев; туфли с пряжками, он походил на маленького маркиза из тех пасторальных сцен, что обычно изображают на конфетных коробках.