Огненный котёл - [6]

— Я уже говорил, — сказал Вольский. — Что пришел не позорить вас и не стыдить. Однако мятеж это мятеж, и вы должны понимать, что, как любой человек, несете ответственность за то, что сделали. Нет, капитан. Я не стану вас душить или расстреливать. Но посидеть в карцере вам будет полезно. Понятно, что я не могу просто освободить вас. Что подумают остальные? Я думаю пока перевести вас в каюту, но пока посидите на губе. Да. Посидите и подумаете, прежде, чем вспомните, что вы человек, Карпов, а затем, может быть, снова сможете обрести чувство собственного достоинства вместе с раскаянием в том, что сделали.

— И чего ради? — Глухо сказал Карпов. — Чтобы я с нетерпением ждал, когда вы меня выпустите, чтобы потом вернуться к вам обычным матросом и надеяться однажды снова получить свое звание? Разве вы не понимаете, насколько это глупо? Я держал время за горло, и дал ему вырваться. — Он сжал руку в кулак. Взгляд его снова стал твердым и холодным. — Разве вы не понимаете, что мы могли сделать с этим кораблем?

— Я все еще пытаюсь понять, что мы уже сделали, — быстро ответил Вольский. — Вы были заперты, когда мы вошли в Галифакс, а у меня не было времени разбираться. Я был нужен на ГКП, и слава Богу, что у нас есть Федоров. По крайней мере, есть хотя бы кто-то, на кого я мог рассчитывать в этом безумии. Да, Золкин и Федоров. Спасибо Богу за них обоих.

— Не забудьте про Трояка, — сказал Карпов с сарказмом в голосе. — Без него я все еще мог бы оставаться в том кресле, товарищ адмирал, — он указал пальцем в сторону главного командного поста, расположенного где-то над ними.

— И вот, к чему это привело, — сказал Вольский. — Вы и я, с пальцами на спуске, и Трояк между нами. Но, по крайней мере, он знает значение слова «долг», верно? Он, по крайней мере, смог сохранить трезвую голову, чтобы распознать сумасшедшего, потому что вы, Карпов, рехнулись. Вы хоть представляете, сколько людей погибло в тех боях, которые вы с такой радостью развязали? По крайней мере… — Адмирал тяжело вздохнул и повернул голову, услышав тихий стук в дверь.

— Войдите, — он подождал, пока морпех снова вошел в каюту, держа в руках бутылку водки и две рюмки. Вольский указал на стол, он поставил их и вытянулся по стойке смирно.

— Ждите снаружи.

— Есть! — Ответил морпех и вышел, со стуком закрыв за собой дверь.

Вольский посмотрел на бутылку и рюмки, затем снова на Карпова. Он медленно протянул руку к бутылке, отвинтил пробку и наполнил обе рюмки, после чего подтолкнул одну через стол к Карпову, искоса следящему за происходящим.

— Давайте, — сказал он. — Это нужно нам обоим.

Он поднес рюмку ко рту и выпил, выдохнув обожженным водкой горлом и ощутив некоторое удовлетворение, которое был способен понять только русский. Карпов проследил за ним взглядом, глубок вздохнул и быстро опрокинул свою рюмку, ничего не сказав. Вольский, тоже ничего не ответив, налил по второй.

Что-то в этом простом действии изменило всю атмосферу в помещении. Они смотрели друг на друга, и за небольшой промежуток каждый утратил свою собственную внутреннюю музу, потерявшись в собственной toska, как русские называли грустное погружение в себя, окрашенное меланхолией.

Наконец, Вольский заговорил снова, уже мягче, без упрека в тоне.

— Я понимаю, зачем вы сделали это, Карпов. Я не могу оправдать этого, но я, по крайней мере, вас понимаю. Однако теперь все изменилось. Мы пересекли Атлантический океан, потому что я решил как можно скорее уйти от этих недружественных вол, и, возможно, от тени вины, которую мы все ощущаем в равной степени после того, что увидели в Галифаксе. Кто знает, мы ли это сделали? Федоров полагает, что нас приняли за немцев, и американцы вступили в войну раньше. Он полагает, что использование нами ядерного оружие вызвало обжигающий страх у Союзников, и они пошли на все, чтобы заполучить бомбу самим. Возможно, они преуспели в этом, и война закончилась по-другому. Мы этого не знаем. Знаем мы только одно: не этот корабль выпустил ядерную ракету по Галифаксу.

Он сделал паузу, наполнив свою рюмку.

— Мы зашли на Азорские острова… Мадалена также была разрушена, я полагаю, зарядом малой мощности. Я отправил партию на остров Пико за свежей водой, но они мало что нашли… Несколько зданий уцелели, там вроде бы не было никаких признаков войны… Но людей не было — только кости… Только кости.

Он опрокинул рюмку.

— Поэтому я решил направиться в Средиземное море. Да, я понимаю, что там слишком много целей, чтобы считать, что что-либо могло уцелеть, раз уж кто-то решил потратить целую ракету на удаленный островной аванпост вроде Мадалены, но ведь интересно, верно? Вы оставались здесь и ничего не видели, но когда мы подошли к Гибралтарскому проливу, я надеялся увидеть огни Танжера, сверкающие над побережьем, но темнота была черной, как уголь. Как только мы подошли ближе, появился туман, густой, как хороший борщ. В проливе стояла мертвая тишина. Сам Гибралтар был сожжен и разрушен почти до неузнаваемости. Мы шли всю ночь в этом тумане, когда наступил тусклый серый рассвет. Некоторое время мы обходили побережье Северной Африки. Оран и Алжир также были разрушены — кто знает, почему?