Огненные зори - [11]

— Алло… алло!.. Кто говорит? Центральный Комитет? Кто у телефона?

Я не мог понять, кто со мной говорит.

— Алло… Алло! Восставать нам? Восставать?

— Нет. Не восставать.

— Что?! — Я не поверил своим ушам, решил, что произошла ошибка, и крикнул что было силы:

— Это Центральный Комитет?

— Да, Центральный Комитет!

— Восставать нам, товарищи?

Последовал тот же ответ:

— Нет, мы сохраняем нейтралитет!

— Кто говорит? — нервничал я. — Георгий Димитров?

— Поймите, это решение Центрального Комитета! Сохраняем нейтралитет!

— Какой еще нейтралитет? Нас здесь триста человек с винтовками, ждем сигнала! Сейчас самый подходящий момент для захвата власти. Что происходит? Где Георгий Димитров? Свяжите нас с Георгием Димитровым!

Но голос в трубке повторил:

— Сохраняем нейтралитет! Пусть между собой бьется городская и сельская буржуазия!

— Позовите Георгия Димитрова!

Связь прервалась. Я положил трубку и огляделся — все неподвижно стояли вокруг меня. Бай Лесандри был бледен.

В этот миг дверь с шумом распахнулась, и в комнату вошел дед Тодор, основатель сельской партийной организации. Долгие годы его мучила чахотка, и он все реже и реже появлялся на наших собраниях. Теперь же, увидев костер с сеновала, где он спал и летом и зимой, старик поднялся среди ночи и пришел с края села, неся в руках треногую табуретку. Устав, он садился на нее, откашливался и снова спешил дальше. Падал, вставал и упорно шел к нам.

— Как, восстаем? — крикнул он радостно еще из дверей, держа табуретку под мышкой. На его лице играли отблески костра, глаза горели. Казалось, весть о восстании придала ему силы и избавила от болезни. Но мы видели, что в уголках рта у него алели сгустки крови.

— Указание получено, дед Тодор! Не восстаем! — сокрушенно произнес я. Старик выронил табуретку, и кровь прилила к его лицу.

— Но как же так? Как наши могли принять такое решение? Власть почти в наших руках, а мы отказываемся ее взять?

— Таков приказ! И мы, как дисциплинированные бойцы партии, должны разойтись по домам!

Три сотни вооруженных крестьян, готовых идти в бой, ждали нас. Языки пламени метались из стороны в сторону, костер разгорался, пламя стало багрово-красным, к нему нельзя было приблизиться. Как теперь погасить пламя, которое зажгло сердца этих людей? Сколько лет мы жили думами о восстании, а сейчас сами должны были сделать все, чтобы успокоить людей.

Нахмуренные горы как бы поднялись над селом. Выстрелы сотрясали их. Примчался всадник с письмом. Я прочел его. Писали земледельцы из города:

«Сразу же отправляйтесь с вашими людьми и включайтесь в сражение! Потом — каждому по заслугам! Сейчас нас уже ничто не разделяет. Пробил час установления рабоче-крестьянской власти!»

Свернув листок, я отдал его запыхавшемуся посыльному. Тот не взял письмо и продолжал стоять, удивленно глядя на меня.

— Но коммунисты из Кнежа и Оряхова восстали, и их отряды движутся к городу!

— Возможно! Скажите, что по указанию сверху мы соблюдаем нейтралитет.

Усталый всадник сел на коня, неуверенно оглянулся, потом пришпорил лошадь, и от копыт полетели комья земли.

— Как же так, другие восстали, а мы чего-то ждем? — окружили меня люди с винтовками.

— Если есть такое указание, оно действительно для всех.

Я сказал, что Центральный Комитет приказал не вмешиваться, но мое объяснение не удовлетворило собравшихся.

— Кто говорил с тобой? Почему не связался с Георгием Димитровым?

Люди были уверены, что Георгий Димитров, который выступал перед ними на этой площади, не мог принять такого решения. Он, конечно, за восстание.

— Я пытался говорить и с Димитровым, но мне ответили, что принято именно такое решение. И он сам не может не подчиниться ему.

Костер тлел до следующего дня. В селе появились захватившие власть заговорщики. Они изорвали оранжевое знамя земледельцев и бросили его в огонь. Поймали Лесандри и избили его прикладами, хотя он еще ночью выпустил арестованных кулаков. Вытащили из церкви попа, который бил в колокол.

— И ты связался с этим отребьем! — кричали ему. Потом его закололи у костра.

Мы попрятались, так как искали и нас. С поля доносился запах созревших хлебов и сена. А на залитой кровью площади медленно затухал костер, превращаясь в большое серое пепелище. Угасал, чтобы в сентябре разгореться по всему краю с новой силой.

ЧЕРЕЗ ИСКЫР

Я ждал Гаврила Генова, секретаря окружного комитета партии, на станции Мездра — железнодорожном узле, служившем местом встреч с нашими агитаторами. Генов должен был приехать из Софии. До прибытия поезда оставалось несколько минут. Я ждал назначенного времени встречи, прячась за вагонами товарного поезда. Надо было постараться сделать так, чтобы нас не заметили, так как новая власть, пришедшая после переворота 9 июня и разгромившая земледельцев, добиралась и до нас. А Гаврил был известен всему округу — от Искыра до Дуная. Что он секретарь окружного комитета, знали не только наши люди, но и противники.

Генов без устали объезжал одно село за другим. Ведь в каждом из них были партийные организации. Повсюду он сплачивал их ряды, активизировал работу по идейному воспитанию и призывал вооружаться. «Ни одного коммуниста без оружия!» — говорил он. И мы выполняли все его указания, так как знали, что это необходимо и важно. Оружие мы закупали на складах, где власти хранили его после окончания войны. Сами военные тайком распродавали его, так что мы были вооружены неплохо. В последнее время Генов стал часто наезжать в наш Искырский край. «Вы ведь дверь в революцию! — говорил он. — Из Софии в наш округ революция пройдет через эти двери!»