Огненное порубежье - [5]
Шло с Глебом большое войско, шло за легкой добычей. Половцы смеялись, похлопывали князя по плечу: хорошо-о, отведаем сладкой днепровской воды, искупаем коней, наполним сумы золотом, уведем в Тмутаракань рабов — хорошо-о! Злился Глеб, пальцы кусал по ночам, но повернуть назад не смел: Мстислав был страшнее половцев. Знал Глеб жестокую правду тех дней: оставшись без города, не то что без Киева, даже без самого захудалого, будет он мыкаться по родичам, собирать объедки то с одного, то с другого стола. Да что далеко ходить?! Родные братья, Михалка со Всеволодом, как вернулись из Царьграда, так по сей день и заглядывают в рот старшим — всё ждут, не перепадет ли чего. У Андрея им веры нет, да и Глеб ничего не может посулить: сам едва держится за шаткий киевский стол. Еще на памяти то страшное время, когда стучался Мстислав с братом Ярославом и с галичанами в ворота ближайшего соседа своего, союзника Юрьевичей, Владимира Андреевича дорогобужского. Смалодушничал тогда Глеб: хоть и обещал, а не помог Владимиру, думал купить тем расположение Мстислава; дорогобужцы сами отбились от коварного князя. А кому от того выгода? Была вина, была в раздорах и Глебова большая вина, и нынче, лежа на смертном одре, думал князь о той великой неправде, которой жил и которой другие жить будут после него…
О чем думалось, о чем мечталось в молодые годы? Все глядел в чужую вотчину, все казалось: у соседа кусок жирнее. Сосед о том же думал. И водили они друг другу в гости — один половцев, другой — Черных Клобуков. И те и другие уходили с добычей, а на пашнях кричало воронье над телами пронзенных стрелами, изувеченных кривыми саблями русских людей.
Чудовищные призраки склонялись над изголовьем Глеба, сквозь затухающее сознание смутно прорывалось полузабытое: скошенная луговина, белые рубахи мужиков у зеленой опушки леса, он сам на чьих-то заботливых руках, добрые глаза кормилицы. Что было в его жизни, чего не было? Может быть, ничего и не было, а была только эта скошенная луговина, эти заботливые руки и эти глаза? Не было ни половецких плясок у костра, ни сечи, когда брат шел на брата, ни горящих изб и трупов с выклеванными черными глазницами. У зеленой опушки леса белые рубахи мужиков… Сладкая вода из бегущего по серым камешкам студеного родничка…
Глеб улыбался, а взгляд его стеклянел, и пламя свечи отражалось в неживом уже зрачке — таинство смерти свершилось; княгиня, громко заголосив, упала к изголовью мужа.
а не Роману, потом уж Ярославу Изяславичу луцкому…
Была у них последняя надежда, но и та в одночасье рухнула. Романа в Киеве принимали с великой честью.
— Вона как держит братец наш южных князей, — восхищался Всеволод. — Нынче все под его широкой дланью.
— Да нам-то что с того? — ворчал Михалка. — Чужие щи хлебать да думать, как бы не обжечься?.. Вон Роман — глядеть на него тошно: свинья свиньей. Жирный, в мыльне век не бывал, смердит…
Ночью слуги запрягали коней в возок. Суетились, поудобнее расставляя кладь, — путь предстоял не близкий. Кони фыркали, неохотно пятились задом.
Суровая стояла в тот год зима. Возок стучал полозьями по ледышкам, подпрыгивал и кособочился. Братья, завернувшись в шубы, сидели по углам, каждый со своими думами.
На киевском порубежье, в лесу, увязалась за возком волчья стая. Сначала на блестящую под луной дорогу вышел на разглядку матерый вожак, пробежал с полверсты, вихляя тощим задом. За дроводелью, из-за поваленных вразброс могучих стволов, потянулись зеленые огоньки. Кони рванули, молодой дружинник, едва удерживая поводья, пытался криком отполошить зверя, да где там!.. Всеволод приподнял сбоку меховую полсть и обмер: волчище лязгнул зубами, сорвал рукавицу, чуть пальцы не отхватил. Михалка сопел и бил мечом в темноту. Возок, будто однодеревку на ветру, бросало из стороны в сторону.
Волки прыгали на возок, дружинник, сидя верхом на коне, кричал, но два здоровенных зверя уже висели на боках у гнедого. Возок накренился, ударился полозом о ствол, отлетел к другому краю дороги. Дружинник охнул и повалился в снег. Всеволод, захлебываясь от встречного ветра, прыгнул на коня. Оглянувшись, он увидел, как тело дружинника быстро обросло черной кучей. Всеволод выгнулся, закричал, ударил плетью зверя, висевшего справа, — волк шаром покатился под полозья; тот, что был слева, сам оторвался от коня.
Дорога взбежала на отлогий холм, лес оборвался. Михалка выбрался из-под полсти. За синим сумраком, за белой ползучей тьмой мелькнул и скрылся желтый огонек. Михалка крикнул брату, чтобы сворачивал, тот молча кивнул.
Возок остановился у затонувшего в снегу плетня, за которым виднелся старый сруб. В узкое окно сруба валил дым.
Михалка соскочил первым, торопливо привязал коней к стояку плетня и толкнул горбыльчатую дверь. В избе, в колючем полумраке, едва рассеянном огоньком лучины, сидел мужик и плел лапти. При виде князей в богатых шубах и шапках с малиновым верхом и лисьей опушкой мужик выронил лапоть и упал на колени.
Всеволод сел на лавку. Говорил Михалка:
— Ты чей будешь?
— Ничей.
— А земля чья?
— Обчая.
Всеволод усмехнулся. Михалка сказал:
Роман «Богатырское поле» — первая книга тетралогии Э. Зорина о древней Руси.В нем воссоздается история Владимиро-Суздальского княжества второй половины XII века.Читатель встретится на его страницах с юным Всеволодом Большое Гнездо, его братом Михалкой, с зодчими, ремесленниками, купцами, воинами, которых собирает в богатырскую рать общее стремление к единению Руси.Используя обширный этнографический и фольклорный материал, автор воспроизводит живые картины городской и сельской жизни того времени.
Это заключительная часть тетралогии Э. Зорина о владимирском князе Всеволоде Большое Гнездо, о Руси начала XIII века. В ней рассказывается о последних годах жизни и правления Всеволода и вновь вспыхнувшей жестокой княжеской междоусобице после его смерти, — междоусобице, которая ослабила Русь накануне татаро-монгольского нашествия.
«Большое Гнездо» — третья книга из задуманной автором тетралогии о владимирском князе Всеволоде Большое Гнездо, о Руси конца XII века и насущной потребности того времени в объединении обособленных княжеств, в прекращении междоусобиц накануне татаро-монгольского нашествия.В первых двух книгах («Богатырское поле» и «Огненное порубежье») повествуется о том, как Всеволод, проводивший объединительную политику, подчинил себе Ростов Великий и Киев, в третьей книге рассказывается, как он сумел покорить Великий Новгород — победил боярскую вольницу.
Россия, 1876 год. К императору Александру II доходят вести о турецких зверствах на Балканах. При дворе и в армии господствуют славянофильские настроения. И даже революционеры, за которыми неустанно охотятся жандармы, во многом согласны с властями предержащими — братьям-славянам надо помочь. Все уверены, что Россия должна начать войну с Турцией. Лишь престарелый князь Горчаков, отвечающий за внешнюю политику, настаивает на осторожности, ведь эта война может поссорить Россию с западными державами. Однако столкновение с Турцией неизбежно, в конечном итоге «славянский вопрос» будет решаться не в кабинетах, а на полях сражений, и решать его будут такие люди, как военный министр Милютин и генерал Столетов… «Клич» — последний завершенный роман известного писателя-историка Эдуарда Зорина (1931–1989)
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.