Огненная вьюга - [41]

— Знаем, Михаил Михайлович, — сказал Шевченко. — Силы были явно неравные и пехотный батальон все же прорвался к штабу полка. Свой долг вы выполнили с честью. Командование высоко ценит мужество и храбрость бойцов вашего взвода. Дрались вы геройски…

Брандуков, мучительно переживавший то, что ему не удалось задержать подход вражеского подкрепления к Надеждино, почувствовал, как у него перехватило горло. С трудом переведя дыхание, он прерывающимся голосом произнес:

— Служим Советскому Союзу!

— Какие потери взвода, Михаил Михайлович? — спросил Шевченко, словно не замечая волнения командира взвода.

— Убит сержант Ломов и двое ранены, один из них тяжело.

— Где погибший и раненые?

— С поля боя вынесли всех.

— Где они?

— В конце колонны.

— Идемте! — И Шевченко с комиссаром зашагали в хвост цепочки лыжников.

Под густой елью на волокуше лежал сержант Ломов, а возле раненых уже хлопотал Увакин. Раненые сидели в раскинутой на снегу плащ-палатке, тихо переговаривались.

— Как самочувствие, хлопцы? — спросил командир.

— Терпимо, — ответил один.

— Погреться бы… В дрожь кидает, — сказал другой.

— Крови много потерял, вот и холодно, — объяснил военфельдшер. — Но теперь будет легче. Кровотечение остановлено. Подремонтируем тебя, поставим на ноги. Не горюй…

— А я и не горюю, — слабым голосом возразил раненый. — Ведь за Москву…

Слова бойца глубоко отозвались в душе Огнивцева. Он с тревогой думал о том, что потери, понесенные в последнем бою, усталость после сражения и тяжелого марша могут вызвать упадок духа у личного состава. Чтобы этого не произошло, комиссар решил накоротке собрать коммунистов, дать им поручения о проведении соответствующих бесед во взводах и отделениях. Оказывается, ничего этого и не надо. Слова раненого бойца выразили чувства и мысли всех разведчиков. «Сейчас их не агитировать надо, — подумал он, — а принять меры по организации отдыха, обогрева и питания людей».

Будто отвечая на его мысли, военфельдшер, увидев озабоченное лицо комиссара, доложил ему, что выдал раненым по согревающему химпакету.

— Химия — это хорошо, — задумчиво сказал Огнивцев, — а теплая крестьянская печка лучше.

Получив от командира «добро», он разрешил всех раненых разместить в деревне Поспелиха, выдать им сверх «НЗ» отряда несколько плиток шоколада и две банки сгущенки, выделил в помощь фельдшеру и санитарам нескольких бойцов.

…Задолго до рассвета отряд прибыл в намеченный для привала район. Лес встретил разведчиков будто заколдованной тишиной. В полном безмолвии стояли усыпанные снегом сосны и ели. Лишь изредка глухо ухали сорвавшиеся с их вершин белые шапки.

После то ли позднего ужина, то ли раннего завтрака настроение у разведчиков поднялось, а небольшие костерки, разведенные в ямах, в шалашах из соснового лапника, отогрели и сердца бойцов. Посыпались шутки, раздался смех. И если бы кто со стороны увидел сейчас разведчиков, услышал их веселые голоса, то просто не поверил бы, что эти молодые ребята всего несколько часов тому назад участвовали в жесточайшей схватке с врагом, пережили смертельную опасность и совершили такой ночной марш по снежной целине в темном лесу, который вряд ли был бы по силам иным мастерам лыжного спорта. Но вскоре усталость взяла свое и в лагере воцарилась тишина.

А Шевченко, Огнивцев и Ергин бодрствовали. Они отлично понимали, что после разгрома штаба полка командование охранной дивизии незамедлительно предпримет решительные меры для уничтожения отряда. Чтобы не допустить этого, после прикидки доброго десятка разных вариантов было решено: отряд после короткого отдыха увести в леса севернее Новинок.

Стоянку покинули часа за три до рассвета. Погода резко испортилась. Поднялся ветер, пошел сильный снег. Лыжи едва скользили. Снег на них налипал то и дело, только успевай сбивать, а из-под лямок крепления выковыривать палками. Одно радовало: вьюга заметает следы.

Сообщение о новой дерзкой диверсии русских было воспринято в штабе генерала Хюпнера как гром среди ясного неба. Разгневалось и командование группой армий «Центр». Фельдмаршал фон Бок тут же сместил с должности командира дивизии Рихтера. Вместо него был назначен генерал Ценкер, отличившийся особой жестокостью в борьбе с польскими и югославскими патриотами. С его назначением дивизия усиливалась батальоном войск СС, натасканным для борьбы с партизанами и разведчиками. Командир полка подполковник Рэмер был строго наказан, но оставлен в занимаемой должности, якобы за энергичные ночные действия против русского отряда. В самом же деле главную роль в его судьбе сыграл берлинский патрон, которому подполковник сумел своевременно сообщить о случившемся по телефону в выгодном для себя свете.

Новый командир дивизии генерал Ценкер прибыл в Новинки рано утром в бронированной машине на гусеничном ходу в сопровождении легких танков. Здесь располагался спешно сформированный штаб 37-го пехотного полка. Подполковник Рэмер со штабными офицерами встретил Ценкера у броневика и доложил:

— Господин генерал! Полк готов к выполнению боевой задачи и ждет вашего приказа.

Генерал ответил небрежным жестом на приветствие и, не подав никому руки, вошел в помещение штаба полка и сразу же приступил к делу. Всем своим поведением Ценкер показывал, что он намерен энергично действовать.