Огненная вьюга - [14]

«Мой бог, — мысленно оборвал сам себя майор. — О чем я думаю! Нет ведь уже ничего — ни безопасности, ни перспективы на очередной чин, обеспеченное будущее… Даже надежды на… жизнь, — коченея от страха, подумал Шмитке. — Надо же было этому случиться. И когда? В канун грандиозных торжеств по случаю взятия Москвы. Столица большевиков вот-вот падет, туда приедет принимать парад сам фюрер. Загремят залпы орудий, загрохочут победные марши, раздадутся крики «Хайль Гитлер!», а он, Шмитке, будет валяться в снегу и паршивые русские вороны будут выклевывать ему глаза. Что же делать? Как быть? Конечно же, он все-все расскажет этим страшным русским. Какие уж тут к черту честь, присяга и прочая дребедень, если смерть смотрит в глаза. Ну, а если, выжав из него все, что он знает, его все же расстреляют?.. Очень, даже очень может быть. Вернее всего, что именно так и будет. А куда же его девать? Через фронт его переправлять не будут; не велика фигура, лагеря военнопленных у них все в Сибири. Значит, капут? Ой, только не это!.. А что если…»

Дерзкий и мудрый, как казалось Шмитке, замысел ободрил его. Повеселев, он размотал с себя утепляющее тряпье, охотно принял предложение сесть к столу, уверенным движением, как когда-то в мюнхенском кафе, придвинул к себе стакан чая, со звоном бросил в него ложечку.

Под разными деревенскими тряпками и дамским шерстяным платком у Шмитке оказался новый выутюженный военный мундир. На нем красовались железный крест и две медали за усердие в работе военной промышленности.

Чай пили не спеша, молча. Командир и комиссар, изучающе присматривались к пленному офицеру, а тот к сидевшим перед ним русским. По его глубокому убеждению, тоже без пяти минут пленным. Но вот кружки опустели. Пора начинать допрос.

Шевченко положил перед собой чистый лист бумаги. То же сделал и комиссар. Однако майор Шмитке, не дожидаясь вопросов, перешел в «психическую атаку»:

— Москва капут! Да здравствует Великая Германия! — Он браво выкинул руку вперед. — Хайль Гитлер! — серые бесцветные глаза его засияли лихорадочным светом.

— Встать! — ударил кулаком по столу Шевченко. — И прекратить идиотизм. Вы не в казарме среди оболваненных солдат, а в плену у Красной Армии.

— Найн, — нагло проговорил Шмитке. — Ви забыль, что ви плен у нас, а не мы… Пока вы будете допрашивайт меня, наши танки ворваться в Москва и мы тогда поменяемся роли. Но я гуманно. Я предлагаю сделка.

— Какую? — спросил Огнивцев.

— Я вам рассказать все, что вас интересовайт. Это подтверждать искренность моих намерения. Никакие сведения вам не помогать. Все равно Москва мус фаллен — должен падать. Затем вы отпускайт меня. Я отпускайт после падения Москвы вас. Слово офицера!

— Вы так уверены в захвате Москвы? — иронически прищурился Шевченко.

— О, я, я, натюрлих — конечно!

— А у нас другие данные. Я тоже буду с вами искренен. Вчера, примерно в то самое время, когда вас захватили в плен, на шоссе Клин — Новопетровское были убиты два немецких капитана и водитель легковой машины из второй танковой дивизии. Из захваченных у них документов стало известно, что немецкие войска второго декабря вынуждены были из-за больших потерь прекратить атаки на московских рубежах и перейти к обороне. Наши войска на отдельных направлениях перешли в контратаку. Что вы на это скажете, господин майор?

Майор, ворочая толстой, красной шеей, расстегнул мундир:

— Это ложь. Это не может бывать. Наши дальнобойные орудия на днях начинать обстрел Москвы из района Красный Полян. Вам известно об этом?

— Опоздали, господин майор! Ваши войска выбиты из этого района и вам не удастся обстреливать нашу столицу.

— Это неправда! У вас нет ничем доказать.

Шевченко достал из полевой сумки листы документа:

— В моих руках донесение командира одной из ваших дивизий. Можете прочесть сами.

Схватив бумагу, майор пробежал ее глазами, подумал минуту и сказал:

— Я готов отвечать, господин офицер. Но сказать мне битте — пожалуйста: кто вы? Офицер регулярная армия или партизан? — спросил Шмитке.

— Для вас это так важно?

— О да, да, это принципиально. Если вы партизан, то отвечать ваш вопросы я не желайт. Для нас они вне закон.

— Я капитан Красной Армии, — ответил Шевченко. — От ее имени и веду допрос. Вам этого достаточно?

— О, да. Однако я не понимайт, как вы здесь оказался?

— Я нахожусь на родной земле, господин Шмитке. А вот как и зачем вы оказались здесь, на чужой территории?

— Я выполняйт приказ фюрера. А он нам говорить: «Наша территория идет до Урал».

— Ваша армия — грабительская армия, бандитская. Она разрушила на нашей земле сотни городов, сожгла тысячи населенных пунктов, ограбила население, убивала детей и стариков.

— Жалость и милосердие нам запрещать фюрер.

— Значит, во всем виноват Гитлер? Только он? А где была ваша человеческая совесть? Вы лично осознали свою ответственность перед человечеством? — спросил Огнивцев.

— О! Человечество — это мы! Миром будем править только мы — арийцы, — снова перейдя на спесивый тон, заговорил фашист.

— Товарищ капитан, — вмешался в допрос до сих пор молча стоявший у двери с автоматом на груди рядовой Хохлов, — разрешите — я ему по сусалам врежу, а?