Огненная река - [18]

Постепенно она менялась. Она менялась, как наши дыхания, образующие слой пыли при соединении, как падает песок в песочных часах, постепенно заполняя ёмкость, как стираются старые камни и превращаются в прах. Она менялась, как меняется шелковичный червь через первые сутки, вторые, третьи… Мы проводили время, почти не разговаривая. Теперь жена не говорит: «Мой муж ничего не знает, он думает, что мы можем купить и квартиру, и кольцо для меня, если у нас будет всего лишь сто тысяч вон». Мы больше не рассказываем чужим людям друг о друге с радостью и с гордостью.

Было слышно, как трещат цикады — «цирк-цирк». Стеклянная пепельница раскалилась.

— Боюсь, что пепельница вот-вот треснет.

Когда-то ночью, когда мне не спалось, я сжёг одну за другой все спички из коробки и разбил пепельницу. Раскалённая пепельница разломилась ровно посередине на две части без единого осколка, издав звук «ценг», будто её разрубили промышленным резаком для бриллиантов.

Прилетевшая на свет у изголовья кровати моль трепетала крылышками. Я приблизил огонь спички и привлек насекомое к себе, потом схватил пальцами крылья, покрытые толстым слоем пыльцы, и поднёс огонь к слабому раздувшемуся брюшку. Вдруг пламя вспыхнуло, слабое дрожание от крыльев перешло к руке. Моль перестала двигаться, не рассыпав ни одной крупицы пыльцы.

— Ты какой-то странный. Что с тобой?

Жена, не смея остановить меня, закрыла испуганное лицо ладонями и отвернулась. Я завернул мёртвую моль в туалетную бумагу, положил её на тумбочку у кровати и лёг, вытянувшись на спине. С некоторых пор я не удовлетворял жену в сексе. Квартира, которую мы снимали, выходила окнами на улицу, а напротив, через дорогу, был теннисный корт; ночной фонарь горел там до одиннадцати часов ночи, и оттуда доносились удары мячей — «танг-танг». В комнате было светло даже без лампы. И в этой светлой комнате мы с ощущением, что кто-то подглядывает за нами, торопливо занимались любовью. И потом, когда я суетливо доставал сигарету и закуривал, у меня возникало ощущение, будто я вижу рой насекомых, ползущих по стеклу, облепивших его, как иней; от этого по телу бегали мурашки.

Из комнаты хозяина доносился нестройный бой настенных часов — два, три раза… Это мне мешало уснуть, тогда я зажигал спичку, и рой насекомых на оконном стекле исчезал.

В то время среди беженцев началась холера, много детей умерло, и я потерял своего младшего четырёхлетнего брата. В ту ночь, когда мы похоронили его, завернутого в соломенную циновку, будто выбросили что-то ненужное, я видел перед глазами красных насекомых, ползающих по оклеенной бумагой двери. Легко передвигающиеся полчища насекомых казались резьбой, рельефом, и они не исчезали. Когда я смотрел на это, мне казалось, что это знак от моего братишки. В ту ночь я описался так, что промокло всё одеяло.

Я протянул руку и щёлкнул выключателем над изголовьем. Жена закрыла глаза тыльной стороной ладони, укрываясь от света. Шум в соседней комнате не утихал.

С любимым моим,

С любимым моим…

Пластинку в проигрывателе заело, она вертелась на одном месте, треща «тик-тик», но на это, видимо, никто не обращал внимания.

— Кажется, вся ночь будет такой. У меня ужасно разболелась голова.

Жена сказала это с раздражением, не глядя на меня.

— Ну что ты, когда-нибудь они успокоятся и лягут спать. Кстати, мне надо узнать, когда отправляется судно.

Я нажал интерфон и попросил разбудить нас на рассвете, чтобы мы не опоздали на корабль.

Жена нахмурилась и закрыла глаза руками.

— Если у тебя так болит голова, я схожу в аптеку за лекарством.

— Что ты, проще отправить посыльного.

Я взял небрежно брошенные на пол брюки и сунул в них ноги.

— Я пошёл. Скоро вернусь.

Открыв окно, я взглянул на море. Туман стал ещё гуще и закрывал море плотно, как солнцезащитный козырёк над окном. Я знал, что буду переживать из-за того, что не смог удовлетворить жену.

— Возвращайся скорее.

Когда я выходил из комнаты, жена по-прежнему закрывала одной рукой глаза от света лампы, другой натягивала на себя одеяло, пытаясь прикрыть наготу. Я громко захлопнул дверь.

Перед дверями гостиницы на некоторое время я ощутил свободу. В какой-то комнате на втором этаже закрыли окно — «щёлк-щёлк»…

В нашем номере было темно. Я догадывался, что жена облокотилась на подоконник, опустила голову на руки и сверху сквозь густой туман смотрит на меня.

Купив обезболивающие средства в аптеке на другой стороне улицы, я положил их в пакет и пошёл по дороге. Мне хотелось выпить несколько стаканчиков сочжу, прежде чем вернуться в гостиницу.

С самого начала у меня не было желания испортить настроение жене. Тем более разбить её надежды на эту поездку. Ведь не зря же она выбрала маршрут, совпадающий со свадебным путешествием. Я не хотел расшатывать ещё не видимые, но уже существующие трещины в наших отношениях. В прошлом месяце мы сделали последний взнос на счёт в банке, на который пять лет откладывали деньги. Мы взяли там кредит, и у нас появились деньги на покупку маленького домика на окраине. Кроме того, как мы и планировали, через два месяца у нас родится ребенок. Я взял отпуск на пять дней, хотя это были дни моего летнего отпуска, которым я не воспользовался, а жена освободила свои руки от пялец. В то время, пока она вышивала, я работал сверхурочно, чтобы заработать дополнительные деньги, а по ночам за копейки делал изрядно надоевшие мне переводы. Я точно не помню, о чём мечтал, когда меня называли молодым человеком, каковы были мои амбиции, не помню, каким я был ещё раньше, в юности. Возможно, я хотел стать лётчиком или моряком и уехать далеко-далеко. Но совершенно точно, что я не собирался потратить почти одну десятую часть своей жизни на то, чтобы купить дом.