Огненная Немезида (сборник) - [20]

Полковник Рэгги осторожно поставил чашу в самый центр стола.

– Полночь, – кратко сообщил он, взглянув на часы, и мы все трое расположились вокруг стола на заранее приготовленных стульях.

Мы сидели посреди холодной и тихой прачечной, глядя на легкий парок, пробивавшийся из чаши через белую салфетку: на мгновение зависнув над столом, он тут же скрывался в глубокой тени печной трубы.

Согласно распределенным доктором местам, я оказался спиной к двери, напротив черного зева печи. Полковник Рэгги сидел слева от меня, Джон Сайленс – справа, оба вполоборота ко мне, причем доктор был покрыт более густой тенью, чем полковник. Таким образом мы наблюдали за тремя разными частями стола и, откинувшись на спинки стульев, молча ожидали дальнейшего развития событий.

Около часа в этих четырех стенах под сводчатым потолком не было слышно ни малейшего звука. Наши домашние туфли бесшумно скользили по кирпичному полу, мы всячески сдерживали дыхание, не шуршала даже одежда, когда мы шевелились. Это безмолвие – безмолвие ночи и тревожного ожидания – подавляло нас. Даже шипение ламп не нарушало царившую в прачечной тишину; если бы, скажем, свет был способен произвести хоть какой-нибудь шум, не думаю, что мы услышали бы шаги серебристого лунного луча, который оставлял на полу свои бледные следы.

И полковник Рэгги, и доктор, и я – все мы сидели, будто каменные изваяния, не обмениваясь ни словом, ни жестом. Мои глаза непрестанно блуждали между чашей и напряженными лицами справа и слева от меня. В красном свете ламп они походили на безжизненные маски, а легкий парок, струившийся из-под салфетки, давно уже перестал быть видимым.

Когда луна поднялась чуть выше, вдруг повеял ветерок. Своими легчайшими крыльями он еле слышно шумел над крышей, овевал стены, ледяным дыханием обдавал наши ноги. Вслушиваясь в дыхание ветра, я представлял себе вересковые пустоши вокруг дома, обнаженные, без единого дерева, одинокие холмы, ближние рощи, мрачные и таинственные в ночной тьме. Особенно яркой была картина Двенадцатиакровой плантации, и мне чудилось даже, будто я вижу, как покачиваются скрученные стволы, слышу, как печально перешептываются верхушки деревьев. В глубине прачечной, за спиной у нас, лучи луны сплетались во все более причудливую сверкающую сеть.

Прошел целый час томительного ожидания, когда около конюшен залаяли собаки и я увидел, как Джон Сайленс шевельнулся на стуле и, судя по позе, предельно напряг свое внимание. Все мое существо мгновенно откликнулось на произошедшую перемену повышенной настороженностью. Медленно, не отрывая глаз от столика, зашевелился и полковник Рэгги.

Протянув руку, доктор снял с чаши белую салфетку.

Не знаю, померещилось мне или нет, но красное мерцание ламп стало тусклее и воздух над столиком перед нами как будто сгустился. Вероятно, под влиянием долгого ожидания мне вдруг почудилось, будто что-то витает перед моим лицом и даже касается моих щек своими шелковистыми крыльями. Скорее всего, это была иллюзия. Однако полковник в тот же миг поднял глаза и оглянулся через плечо, как бы следя за чем-то, летающим по прачечной; тщательно застегнув пальто, он взглянул сначала на меня, затем на доктора, – и это уже никак нельзя было назвать иллюзией. А потом потемневшее лицо полковника расплылось бесформенной тенью, что тоже не было иллюзией. Плотно сжатые губы, строгое, даже суровое выражение его лица подсказали мне, что полковник открыл нам лишь часть того, что ему довелось перенести в этом доме, было еще много такого, в чем он не смог заставить себя признаться. Я не сомневался в этом. Он поворачивался и смотрел вокруг себя так, словно был хорошо знаком с некоторыми таинственными явлениями, о которых даже не упоминал. Он искал взглядом не огонь, а что-то живое, мыслящее, что-то, способное ускользнуть от наблюдения, – некое древнее Существо, стремящееся вселиться в него.

И то, что на этот затравленный взгляд полковника доктор ответил взглядом, полным едва уловимого сочувствия, подкрепило мое предположение.

– Приготовьтесь, – шепнул он, и я понял, что мой компаньон ободряет и предостерегает меня, и мысленно приготовился к самому худшему.

Но еще задолго до того, как полковник Рэгги начал оглядываться, а доктор подтвердил мою догадку о появлении духа, я каким-то сверхъестественным образом почувствовал, что нас уже больше, чем трое. Это произошло в тот момент, когда повеял ветерок. Лай собак, казалось, послужил сигналом. Не могу объяснить, как пустое место вдруг перестало быть пустым; мои органы чувств не способны были ничего заметить; изменение баланса личных сил в какой-либо человеческой группе невозможно определить словами и тем более доказать. Но ощущается оно безошибочно. Я совершенно точно знал, в какой именно момент под этими сводами появилось четвертое живое существо. И убежден, что знали это и мои компаньоны.

– Следите за светом, – чуть слышно шепнул доктор, и я понял, что в комнате стало ощутимо темнее, причем об игре воображения тут не могло быть и речи; а когда я увидел, с каким вниманием доктор Сайленс изучает лицо полковника, мое тело пронзил электрический ток изумления и ожидания.