Огненная кровь. Том 1 - [2]

Мэтр Гийо по натуре был прижимист и жаден. И коробка конфет в его руках была чем-то неслыханным, примером необыкновенной щедрости и расточительства, и раз по этому поводу сразу же не пошёл дождь, значит, это был не просто подарок, а знак. И если уж он явился в дом в парадном облачении с этой коробкой — символом «самых честных намерений со стороны мужчины», перевязанным голубым бантом, стало яснее ясного, что он приехал просить руки Иррис.

И мысль эта для Иррис была сама по себе отвратительна.

Отвратительна настолько, что по её лицу тётя Огаста быстро поняла, чем всё закончится, и живо выставила племянницу прочь, а переговоры с новоиспечённым женихом взяла в свои руки.

А Иррис убежала на берег моря, на высокие утёсы мадверского побережья, под которыми яростно бесновались волны даже в самый погожий день. Она стояла там долго, глядя на бесконечную синюю гладь и вдыхая солёный бриз только с одной целью — перестать ощущать одеколон мэтра Гийо, который наполнил лёгкие и, казалось, въелся даже в кожу и волосы. Жуткая смесь запахов конской упряжи, старого сундука, благовоний, камфары и скипидара.

Ветер лечит…

Когда она вернулась, мэтр Гийо уже уехал. А тётя вызвала её в свою комнату для серьёзного разговора.

Тётя шла по лестнице впереди, натянутая, как струна, не сняв даже кружевных перчаток, которые специально надевала, принимая гостей, и по её суровому выражению лица Иррис поняла — разговор будет неприятный.

Всякий раз, когда тётя Огаста хотела сказать какую-нибудь гадость — а это она умела делать с непревзойдённым самообладанием — начинала она издалека, обязательно со слова «милая», быстро переходя на «милочку» и заканчивала фразой: «…и если бы ты не была дочерью покойного Людвига, то…».

Иррис она никогда не любила. И нелюбовь эта была взаимной.

Но раз уж судьба распорядилась так, что жить им пришлось под одной крышей, да и к тому же крыша эта принадлежала тёте Огасте, то Иррис всеми силами старалась вести себя так, чтобы не вызывать неудовольствия тётушки. Только вот последнее время удавалось это всё с большим трудом, потому что тётю Огасту стало раздражать буквально всё — от уроков живописи, которые она давала её дочерям, до прогулок к морскому побережью.

— Милая, присядь, — тётя указала веером на маленькую кушетку напротив себя, а сама расположилась в кресле. — Думаю, ты догадываешься, зачем к нам сегодня приезжал мэтр Гийо?

Спросила она мягким и вкрадчивым голосом, но в глазах застыла холодная решимость.

Дело плохо…

— Догадываюсь? Тётя, да тут не надо быть семи пядей во лбу! Та коробка с голубым бантом, что он притащил с собой, в кондитерской лавке позавчера на неё назначили скидку, думаю, что мэтр специально ждал именно этого дня, — усмехнулась Иррис, — умоляю вас, тётя, вы же не серьёзно?

— Это почему же? — ответила тётя со встречной усмешкой.

— Потому что он… он… он отвратителен! — воскликнула Иррис.

Она пыталась подобрать более вежливое слово, но эмоции одержали верх. Мысль об этом браке, об упитанном округлом теле мэтра Гийо, о его засаленном жилете с расходящимися на животе пуговицами, в котором он был похож на тюленя, о его жадном взгляде, блуждающем где-то пониже её подбородка, и смазанных маслом волосах приводила её просто в ужас.

— Послушай, милая, ты же понимаешь, что сейчас мы, а вернее сказать — ты, не в той ситуации, чтобы разбрасываться налево и направо такими предложениями? — в голосе тёти появилась едва заметная нотка недовольства. — А мэтр Гийо — человек достойный, он недавно назначен смотрителем школы при Обители, а это почётная и уважаемая должность. И, что немаловажно, доход в пятьдесят тысяч ланей годовых. Ты понимаешь, что для тебя это вполне приличная партия?

— Да, я понимаю, — Иррис выпрямилась, — я понимаю, что теперь я бедна. И я вдова. И живу от ваших щедрот. Я понимаю. Но, тётя, разве это значит, что я должна выходить замуж за первого встречного?

Тётя поджала губы, достала батистовый платочек и, сложив руки на коленях, перешла в наступление:

— А, по-твоему, будет и второй встречный? И третий? Интересно узнать, с чего вдруг такая уверенность?

— Что вы хотите этим сказать, тётя? — ответила Иррис, стараясь выглядеть вежливой и смиренной.

Их взгляды скрестились. Ярко-голубые глаза Иррис, в которых ей с трудом удавалось погасить раздражение, и такие же голубые, но словно подёрнутые белёсой дымкой мадверского тумана холодные глаза тёти Огасты.

— А то, что ты напрасно ждёшь других предложений.

— Это почему же? — Иррис расправила плечи, предчувствуя, что ничем хорошим этот разговор не закончится. — Разве среди тех, кто посещает этот дом, мало достойных мужчин?

— Вот именно, что немало! В мой дом последнее время приезжает, пожалуй, даже слишком много мужчин! — воскликнула тётя, и руки её стали нервно теребить кружевную кайму платочка.

— А разве вы не сами этого хотели? Намекали мне, что неплохо бы уже оставить траур и задуматься о будущем? И разве кто-то из них дал хоть малейший повод? Что в этом плохого? — спросила Иррис негромко, всё ещё пытаясь погасить зародившуюся искру грядущей ссоры.

Но искра гаснуть не хотела…