Огнам рамат - [3]

Не обращал же внимания на него Петя не случайно.

Василевский показался ему гордым и себе на уме. В первый же день появления Саши в классе Петя заметил, что девчонки шушукаются насчет «хорошенькой» внешности новичка и его «умного лица». В перешептываниях Петя, во-первых, усмотрел намек на свою собственную внешность, слишком обыкновенную, а во-вторых, заподозрил неповинного Сашу в желании «воображать себя умнее Аристотеля».

После разговора у больничного сада Петя изменил мнение о Василевском. Ему польстило, что Саша так доверчиво развесил уши. Неожиданное приглашение в гости окончательно разбито Петино недовольство. К тому же — настоящая овчарка!..

В шесть часов он был у Саши.

Первые минуты Петя, смущаясь перед Сашиным отцом, чувствовал себя неловко. Он то и дело одергивал рубашку и старался говорить как можно ученее, то есть, вместо того, чтобы сказать: «Какая породистая собака», он говорил: «В конституции собаки есть все признаки породы». Наконец, Сергей Дмитриевич не выдержал столь ученой беседы и предложил заняться подысканием клички для овчарки.

Но найти кличку оказалось нелегко. На память приходили самые скучные имена: Кадо, Полкан, Трезор, Амур. Выход из затруднения нашел Петя: взять книжку, открыть на любой странице, ткнуть пальцем в какую-нибудь строчку и назвать собаку по одному из слов этой строки.

Сергей Дмитриевич достал с полки книгу.

— Какая страница?

— Тридцать третья.

— Какая строка сверху?

— Пятая.

В строке было написано: «рам. Причем они думали, что им придется заниматься также…»

Ни одного имени существительного! Ничего не вышло…

— Нет, вышло! — закричал Петя. — Рам!

«Рам» — был перенос с предыдущей строки от слова «офицерам».

Предложение было встречено с восторгом всеми, кроме самой крестницы. Она упорно отказывалась признавать новое имя.

Внезапно «крестины» были прерваны телефонным звонком. Профессора вызывали на консультацию. Экстренный случай. Обязательно требуется его присутствие.

— Ничего не поделаешь, — развел руками Сергей Дмитриевич. — Такая у меня специальность.

Филимоновна ворчала:

— Покоя не дают. Режь да режь… Будто сам не человек.

После ухода Сергея Дмитриевича разговор переключился на хирургические темы.

— А твой папа может новый нос пришить, если на войне отрубят? — спросил Петя.

— Он не только нос сделать может, а даже горло.

— Ну, не ври! — недоверчиво заметил Петя.

— Я-то вру! Вот папа придет, так сам у него спроси.

Петя был потрясен.

— Ты, Сашка, тоже хирургом будешь!

— Ни за что на свете! Я крови боюсь. Лучше кем-нибудь другим буду. А ты кем?

— Я? Я военным хочу быть. Летчиком или пограничником. Собаку себе заведу. Такую, как Рам.

— Интересно, — одобрил Саша. — Петя, а у тебя папа есть?

Петя вдруг покраснел, как рак.

— Нету. Он умер.

— А кто он был?

Застигнутый врасплох вопросом, Петя собрался было ответить так, как он отвечал всем в классе: «Он был штурман дальнего плавания», но, взглянув на Сашу, он передумал. Слишком пытливы были Сашины глаза.

— Дай честное слово, что никому не скажешь?

— Честное! — поспешно ответил Саша.

— Никому? — шопотом переспросил Петя и оглянулся на дверь.

— Говорю же — никому…

Петя помолчал. Заметно было, как он пересиливает себя. Потом тихо сказал:

— Он был растратчик…

Спеша и недоговаривая от волнения слова, Петя рассказал правду о своем отце.

Отец его был шофер. Он часто катал Петю на машине. Потом отец стал заведывающим гаражом. С тех пор все и началось.

Однажды зимой за ним пришли два милиционера и увели его. Больше Петя не видел отца. Он растратил казенные деньги. Когда отец отбыл наказание, он умер. Мать сказала, что он попал под поезд…

Открыв свою тайну, Петя почувствовал, как тяжесть свалилась у него с сердца. Эта тайна мучила его несколько лет. Мучила с тех самых пор, как девчонка на дворе, разозлившись на Петю, крикнула: «Вор вора видит издалека».

Мальчики молчали.

— Петя, хочешь, я почитаю тебе мои стихи? — смущенно спросил, наконец. Саша. Он должен был отплатить за откровенность.

Стихи были тайной Саши. Он писал их уже года два, но стыдился кому-нибудь говорить об этом. Особенно трудно было открыться Пете. Еще утром, когда на уроке русского языка учительница прочла «Выхожу один я на дорогу», Петя спросил у Саши: «Нравится эта мура?» — «Ничего себе», — с нарочитой развязностью ответил Саша и перевел разговор на другую тему.

И все же желание отплатить Пете доверием оказалось сильнее смущения. К тому же он мог выиграть в глазах нового товарища своим талантом.

Саша вытащил из кармана куртки записную книжку в красном переплете, видно, недавно купленную, подсел к лампе и прочел негромко, но отчетливо:

Море

Люблю, когда море бушует

И бьется о креп кий гранит,

Когда оно дико ликует

И злобно и глухо шумит.

Когда сетью тонкой сплетаясь,

Блестящие брызги висят.

На солнце «гнем загораясь,

Над бездною гордо парят.

Люблю также звуки прибоя,

Он песней чарует меня,

Не знает он счастья покоя,

Как счастья не ведаю я.

— Я их летом в Крыму написал…

— Да ты ловко пишешь! Совсем как Пушкин!

— До Пушкина мне далеко, — скромно возразил поэт.

— А ты про войну пишешь?

— Нет. Пока не выходит.

— Жалко. Я бы в стенной газете напечатал. Я ведь ответственный редактор. Хочешь, напечатаю?