Оглашенные - [55]

– Обозначили день. Выдвинулись. Втроем, я еще Юриста прихватил, как по наитию. Находится эта «коммуна», конечно, далековато. Октябрьский район, частный сектор. Там они купили пару небольших домиков, кусок земли и устроили свою «коммуну».

– Ну, мы добрались, позвонили, нас, конечно же, ждали. Забегали женщины в белых платочках (неофициальные жены Счастливого), наконец, вышел он сам. Ну, вначале все шло хорошо: обмен ничего не значащими любезностями, рукопожатия. И тут вдруг Жорик наш с самым серьезным видом заявляет, что он, мол, из секретариата киевского митрополита, а также от новых властей и киевского СБУ. Мол, местными сотрудниками СБУ проведена проверка религиозной деятельности «старообрядческой коммуны» и выявлен ряд серьезных нарушений подпадающих под статьи уголовного кодекса. Но более всего возмущает, что Вы (это он Счастливому) занимаете место лидера коммуны совершенно незаконно. На вашем месте должен быть другой человек, тот, которого Вы самым мошенническим образом разорили, разрушили его семью, сломали ему всю жизнь и пустили по миру.

– Друг мой, что тут со Счастливым произошло! В единый миг Счастливый стал самым несчастным существом во Вселенной. Он побледнел, потом весь покрылся какими-то лиловыми пятнами, как лишаями, потом шарахнулся от Жорика, как черт от ладана (надо сказать «отец» Жора выглядел в тот день необычайно представительно), потом как заорет на своем бесовском языке…

Отец Иван осекся, придвинул к себе чашку с вином и уставился на меня невидящими глазами.

 – Изобразить? – тихо спросил он.

 – Изобрази, – попросил я.

– Хорошо, – ответил батюшка и, набрав полные легкие воздуха выдал примерно следующее:

– Ахаля-маля, гхыр-мыкхыр-быкр, дуггушр-лугкхр, ахаля-ахаля-гарбах-махр, лузгр-маля...

– Да, – сказал я после затянувшейся паузы, – ну и язык, ледяные мурашки по спине пошли. Знаешь, мне вспомнилась фраза из «Властелина Колец», что-то вроде: «язык Мордора не должен звучать в этом святом месте»… Я думаю, и этому языку не стоит звучать здесь, под иконами.

– И он не зазвучит, – сказал отец Иван, прокашлявшись. – Я это сделал только для того, чтобы ты прочувствовал всю остроту момента. Но главное не это, главное в том, что Жора ответил Счастливому на таком же языке!

– Запиши это в своих мемуарах: он ответил ему на языке Мордора! Что тут началось! Счастливый обратно Жорику на бесовском. Тот ему в ответ той же монетой. Орут на всю улицу. Мы уже с бедным Юристом ретировались к соседнему дому, мол, мы в этой бесовщине ни при чем.

– Минут десять этот собачий перелай продолжался. И вдруг резко стих. Мы с Юристом смотрим, а Жорик уже один посреди улицы стоит, вместе со своим дипломатом. Счастливого не видно нигде. Будто испарился Счастливый! Представь, совершенно пустынная улица и на ней мокрый от усердия Жорик, с дипломатиком в руке. И больше не души. Как будто все вокруг умерло… Вот в этот момент, друг мой, мне стало страшно и я понял: все, Жорика пора выселять, иначе, не дай Бог, сам одержимым стану. В общем, перепугались все. Юрист заявил даже, что теперь ему по-настоящему ясно, что такое демоническая сила, и что с завтрашнего дня он из Церкви ни ногой. Еще литературу церковную у меня попросил.

– А Жорик подошел к нам и как ни в чем не бывало говорит нам с улыбочкой, что крепкий орешек наш Счастливый, растратил он все духовные силы на него и потому не мешало бы выпить… Да, в тот вечер мы все напились (а больше всех Юрист). И я опять Жорика домой приволок.

– Лишь на следующее утро сказал ему: хватит. Мол, я все понимаю, но совесть же надо иметь. Просился на пару дней, а живешь уже несколько недель. А у меня со дня на день жена должна приехать. Так что, брат, вот тебе Бог, вот тебе порог.

– Бедный Жорик, его всего перекосило. Видимо, крепко сжился он с мыслью, что будет жить у меня столько, сколько пожелает. Бедняга вскочил, забегал по кухне, потом встал напротив меня и произнес высокопарную речугу гордеца, мол, ты, отец Иван, так ничего и не понял. Если б ты знал, кто у тебя живет, и какие перспективы тебя ожидают в будущем, ты бы сам просил меня остаться. Да я, да я…

– Я думал, он опять про свое стояние на Майдане начнет рассказывать. Но он хватил дальше, он принялся вещать о своей духовной битве с лже-миссией Виссарионом. Мол, такой он весь из себя супер-духовный, что только ему и доверили эту миссию. А сам выглядит безумно: мокрые выпяченные губы, изо рта слюна летит, глаза вылезли из орбит, бегают, того и гляди, пена пойдет. Я смотрю на него, и мне опять страшно.

– Слушай, – говорю ему, – ты же больной человек, тебе же лечиться надо от одержимости, тебе на отчитку надо ехать. Жорик как услышал об отчитке, совсем с катушек съехал, как завизжит бабьим голосом: все великие духовные люди были больными, все казались бесноватыми и что?! Что это меняет?! Потом отступил от меня на шаг и опять на своем бесовском, несколько быстрых слов, как заклинание какое-то, сказал, как проклясть меня хотел.

– Тут у меня терпение совсем лопнуло, говорю ему, чтоб убирался немедленно. Иначе поступлю очень не по-христиански. Выкину за шкирку… Он сел и как бы в себя, что ли, пришел. И вид сразу такой жалкий загнанный стал у него. Ну и говорит, мол, уйдет, только можно бутылочку вина, а то ему совсем плохо. И он сразу уйдет. Мне его опять стало жаль, и вот тут я допустил, брат, большую ошибку. Вместо того, чтоб настоятельно выгнать его я ему велел сидеть ждать меня на кухне, а сам за вином побежал. Ну, а когда вернулся, Жорика и след простыл. Исчез вместе с деньгами. Вот.