Оглашенные - [47]

– Оглашенные изыдите, елицы оглашенные изыдите, оглашенные изыдите…

И меня вместе с этими словами выносит вон из храма, как ветром, как чудовищным сквозняком.

Обнаруживаю себя за церковной оградой. На душе смутное беспокойство, переходящее в тревогу и страх.

Страх нарастает. Со страхом приходит холод; только тут понимаю, как вокруг меня неуютно и уныло.

Церкви уже не видно. Церковь скрылась где-то наверху, за холодной и сырой пеленой тумана, словно закуталась в облако.

Вокруг меня печальный фантасмагорический пейзаж – пологий склон холма, на нем я стою, склон порос редким уродливым кустарником. Где-то на вершине осталась церковь. Под ногами узкая и скользкая от грязи дорожка, она уводит в туманную бездну, гигантскую яму или котлован.

Из котлована смутно проглядывают перекошенные одноэтажные домики. Какие-то бараки, сарайчики. И больше ничего нет, кроме холма и котлована с перекошенными домиками – все остальное скрыто туманом.

Беспокойство на душе нарастает, и, наверное, от этого мне мучительно хочется курить. Вот только нет сигарет. А дорога, как нарочно, приводит меня на дно ямы, к перекошенному, как и все вокруг, магазинчику, выкрашенному в мутный зеленовато-лиловатый цвет.

Внутри магазинчика оказывается еще и «кафешка», самый натуральный «гадюшник». У меня на душе, помимо возросшего до высшего градуса беспокойства, еще и смутное неприятное интуитивное чувство: «где-то я нечто подобное уже видел», или «нечто похожее со мной уже было».

Быстро покупаю сигареты. Обвожу беглым взглядом помещение кафе. Никого нет, кроме женщины за маленьким столиком в самом углу, слева от входной двери.

Женщина сидит совершенно одна. Перед ней миниатюрная бутылочка с каким-то легко-алкогольным напитком. Дама кидает в мою сторону вызывающий, манящий, обволакивающий взгляд.

Моя душа бьется в этом взгляде как в липкой паутине – выхода нет. Я невидимо прикован к даме за столиком: делаю шаг, другой...

Дама снимает свои очки с затемненными стеклами, а за ними ничего нет, пустые глазницы, как у черепа. Пухлые липкие руки тянутся ко мне, и от рук веет холодом.

– Ты наш, наш, наш, – не то шепчет, не то шипит она. А сама быстро увеличивается в размерах и объемах, медленно расползается необъятной похотливой массой, заливает собой весь угол «кафешки».

Теперь «дама» похожа на жуткую уродливую куклу, раздувшуюся до размеров дирижабля. Кукла продолжает тянуть ко мне руки.

В ужасе я пытаюсь бежать. Но воздух будто загустел, и теперь не столько бежишь сквозь него, сколько мучительно продираешься.

Медленно, невыносимо медленно рву на себя дверь магазинчика. И так же медленно тянутся ко мне раздутые чудовищные руки, и в спину несется зловещей змеиный свист:

– Ты наш, наш…

Только на улице постепенно прихожу в себя. Никто меня больше не преследует. Ужас сменяется постылым отвращением, отвращением и к себе, и ко всему этому котловану, в который сдуру полез.

Курить, видите ли, захотелось…

Отовсюду, из каждого дома и закоулка отвратительно разит тухлой стоячей водой, болотом. Распечатав пачку, закуриваю – может, табачным дымом собью ненавистный запах?

Сигарета поначалу действует успокаивающе, но вскоре я замечаю, что табачный дым только усугубляет зловоние. Раздраженно выкидываю сигарету и тут же закуриваю новую – та же картина. Закуриваю еще одну – то же самое.

Терпение мое лопается, и я выкидываю всю пачку. Тут же обнаруживаю себя перед притвором храма.

Нет больше тошнотворного запаха вокруг, нет липкого беспокойства, нет жуткой раздувающейся дамы и разрывающего на части ужаса. Ничего нет, будто мне это только снилось. На душе снова мир и покой.

На этот раз двери в храм нараспашку. Необычайно красивый и очень плавный, величественный напев струится из церкви. Заполняет мир.

– Херувимская – догадываюсь я.

И решаюсь еще раз войти в храм. На глазах слезы, чувствую себя блудным сыном возвращающимся к Отцу, Домой. Делаю шаг, другой… и просыпаюсь.

Дмитрий из кооператива «Полет»

– Дима, так ты все-таки за «помаранчевых», или за Януковича?

– Петр Николаевич, ну шо Вы пытаете. Сами ж знаете. За Януковича!

– Хорошо-хорошо, – примирительно говорит голос Петра Николаевича, – это я так. Щас же только об этом и говорят все. Вся страна с ума сошла. Семьи распадаются, родные люди ссорятся. Вон, недавно по телевизору слышал, семья одна распалась; муж был за Януковича, жена за Ющенко. Так они спорили, спорили, а потом на развод подали...

Голос Петра Николаевича на минуту прекратился. Потом зазвучал вновь:

– Да, а страна-то как разделилась: весь Центр и Запад оранжевый, а Восток и Юг бело-голубой. А? Как по заказу… Да. Хотя у меня сосед за Ющенко голосовал. Но все равно, такие здесь в меньшинстве… Кстати, ты ж, Дима, кажись, с Винницкой области. А? А сам за Януковича и Россию?

– Я людина православная, – с достоинством отвечает голос Дмитрия. – И в церкву хожу Русскую Православную, а ни какую там иншую. Як же я буду за Ющенко, коли у него на лбу намалевано: масон, униат, слуга антихристов.

– О, ну ты загнул, – раздается голос Петра Николаевича. – Впрочем, вот для тебя как раз новость. Вчера была такая кинокомедия в Раде! Ха-ха! Ющенко пытался присягу президентскую принести. Так…