Офисные крысы - [27]

— О герцоге?.. — уточняет Лиз Чэннинг, также ошарашенная.

— Что ты на это скажешь? — спрашивает Бетси Марка Ларкина.

Тот стискивает челюсти, задирает сантиметров на пять подбородок и рассказывает о том, как стареющий, больной британец — простой лорд, никакой не герцог, — стоящий перед угрозой полного разорения, отказывается расстаться с бесценной коллекцией живописи Коро, Каналетто и Констебла, размещенной на его старой вилле на берегу Сены. В то время как Марк Ларкин объясняет все это, потирая большой палец против часовой стрелки о средний и указательный, а на лицах сидящих вокруг людей появляется либо восторг, либо отвращение, я припоминаю, что читал подобную историю не единожды и не дважды, а, возможно, десятки раз. Всегда героем такой истории является если не английский лорд, то какой-нибудь итальянский граф или французский маркиз. И заканчивается она всегда одинаково: лорд «Как-его-там» умирает, не оставив прямых наследников. Затем какой-нибудь седой пятидесятилетний заядлый курильщик с шейным платком фирмы «Хермес» и в туфлях за четыре сотни долларов выходит вперед и заявляет, что был другом усопшего с тринадцати лет и нередко проводил с ним время на пляжах в Сан-Тропезе и на горных склонах в Гштадте, а затем… ну, в общем, история, которая стара как мир и которая прекратится только после бесконечных тяжб. В таких статьях вы обычно читаете первые две страницы, но потом, когда доходите до слов «продолжение на странице 181», откладываете журнал в сторону. И даже если вы случайно откроете страницу 181, то не станете дочитывать статью.

— Это не помешает твоей работе над статьей о Маффи Тейт? — уточняет Бетси (Маффи Тейт — влиятельный литературный агент, и я не знал, что Марк Ларкин пишет статью о ней тоже).

— Не думаю, — отвечает он.

Бетси напоминает, над какими статьями работают Тони Лансет и Эмма Пилгрим — внештатники нашего журнала, затем она оборачивается ко мне и говорит:

— Мы собираемся попридержать твою статью о Лерое Уайте.

Я медленно и отрешенно киваю. Это единственная из вещей, судьба которой мне не безразлична, но им совершенно не обязательно об этом знать.

— Ты рецензируешь сейчас какую-нибудь книгу? — спрашивает она меня.

Те, что сидят ко мне спиной, разворачиваются, а те, в чьем поле зрения я нахожусь, опускают глаза. Так, наверное, выглядят актеры, когда, выйдя на сцену, внезапно забывают, в какой же пьесе они играют сегодня.

— Я определюсь. У меня куча книг на столе, и одну из них я выберу.

— Хорошо, только убедись, что ты выбрал то, что тебе нравится, — говорит Бетси.

Я сообщаю Бетси, что хочу написать статью в раздел «В заключение» о молодом скульпторе. Никто из присутствующих ничего не слышал о нем, что и хорошо, так как именно для подобных материалов колонка и предназначена.

— Он из подающих надежды? — интересуется Нолан, внося таким образом свой вклад в работу собрания.

— Да, он выставляется в «Реймонд Данстон Гэллери» на Вустер-стрит, — говорю я. — Его хорошо покупают.

На самом деле я не имею ни малейшего представления о том, продается ли у него вообще что-нибудь, потому что получил несколько газетных вырезок о нем из галереи за тридцать минут до совещания. Я даже не знал о его существовании, пока не вскрыл конверт.

— Ладно, посмотрим, — говорит Бетси, не желая связывать себя обязательствами ни перед этим скульптором, ни передо мной.

Теперь ясно, насколько я навредил самому себе статьей об этом Итане Колее: если я считаю что-либо дурным, то это просто обязано быть отличным; если я считаю что-то стоящим, то это, конечно же, просто ужасно. Это похоже на то, как если бы я, будучи ведущим прогноза погоды на телевидении, сообщил, что ожидается солнечный жаркий день, а люди вышли бы на улицу в галошах и с зонтами.

— Ты слышал о Даффиде Дугласе, Захарий? — спрашивает Марк Ларкин.

Даффид Дуглас — английский писатель, только что выпустивший первую книгу. Высказываются предположения, что она будет внесена в окончательный список номинантов на Букеровскую премию.

— Да, — отвечаю я. — Конечно.

Я на самом деле слышал о нем, но у меня такое ощущение, будто я лгу.

— Как насчет того, чтобы взять интервью у него? Он скоро может стать очень популярным, и Маффи Тейт, вероятно, вставит его в свой список.

— Звучит заманчиво, — раздается чей-то голос.

Но с каких это пор Марк Ларкин начал раздавать другим сотрудникам темы для статей, особенно мне?! Это я ему рассказал, где и как достать для Регины кофе! Я показал ему, где находится туалет (правда, я нарочно отправил его тогда в другую сторону). А теперь он распоряжается, чтобы я не интервьюировал своего скульптора, — который, вообще-то, стал моим всего полчаса назад, — а отправлялся на встречу к какому-то «младотурку», только что выбравшемуся из недр рейверского клуба или клиники, специализирующейся на снятии героиновой зависимости, чья писанина, возможно, не поддается расшифровке.

Теперь у меня нет других причин, чтобы не брать интервью у Дугласа, кроме той, что эту идею предложил Марк Ларкин. Конечно, я могу написать о нем ничуть не хуже, чем написал бы о других. Но мне просто не нравится положение, в которое меня поставили, и от этого в висках начинает пульсировать.