Офицерский крест - [50]

Эти двое яростно сцепились в Гаевском. И тогда первый сказал второму: «Ты жалкий трус! Я презираю тебя!».

Закончив выступление, Гребнев объявил:

– Вопросы есть?

– Есть вопросы! – громко сказал Гаевский и поднялся с места.

В тот момент Гребнев посмотрел на Гаевского с холодной настороженностью. Померанцев и Курилов перестали о чем-то шептаться между собой и повернули головы в сторону Гаевского.

– Откуда взялась высота перехвата в сто восемь километров? – громко и четко произнес Гаевский, – есть данные объективного контроля… А они говорят, что «карандаш» выше восьмидесяти километров не поднимался…

В зале наступила тишина, затем прокатился негромкий людской гомон.

Гребнев щелкнул пальцем по черной сливе микрофона и объявил:

– Тише, товарищи, тише… Вопрос, конечно, серьезный… Что касается высоты перехвата… Надо бы еще раз посмотреть данные…

– А что там смотреть? – крикнул со своего фланга Кружинер, – там четко указано – восемьдесят километров!

– Яков Абрамыч, дорогой мой человек, – миролюбивым тоном с плохо скроенной добродушной улыбкой отвечал Гребнев, – если мы сейчас будем углубляться в сугубо технические споры… Мы так до утра не разойдемся… Давайте об этом тет-а-тет поговорим…

Начальник института Померанцев ошпарил Гаевского суровым казенным взглядом. Он словно говорил полковнику: «Ну какого хрена еще и ты высунулся?».

На том совещание и закончилось.

– Ну теперь вам конец, товарищ полковник, – сочувственным тоном сказал Гаевскому Таманцев, – вас сожрут и не поперхнутся…

Томилин нервным жестом подозвал к себе Гаевского. Сказал сквозь зубы:

– Артем… Артем Палыч, ну зачем ты лезешь в бутылку? Тут и без тебя хреново. Из-за тебя Гребнев покатит бочку на нас, программистов. И попробуй ему докажи, что не так…

Гаевский в упор посмотрел на Томилина и тоном человека, уверенного в своей правоте, задал встречный вопрос:

– Разве я сказал неправду?

Глазах Томилина налились недобрым светом:

– Ты своей правдой всему отделу насрал! Теперь Гребнев скажет, что это мы программные расчеты на «карандаше» завалили! Всех нас крайними сделает! Э-эх!

Раздосадованный Томилин махнул рукой, как саблей и что-то еще хотел сказать Гаевскому, но тут подошел генерал Курилов:

– Артем Палыч, вечерком загляни ко мне в номер, поговорить надо…

* * *

Было уже начало десятого, когда Гаевский зашел в гостиничный номер, где жил генерал Курилов. На большом столе поблескивали бутылки с коньяком и белели тарелки. В бледном свете люстры с треснувшим плафоном-тюльпаном клубился сигаретный дым.

Вместе с Куриловым за столом сидели Гребнев, Померанцев, Томилин, Кружинер и полковник Фролов из контрразведки. По их розоватым лицам и хмельным глазам уже было заметно, что все немало выпили.

Томилин бросил недовольный взгляд на Гаевского (мол, а ты каким боком здесь?) и оранжевой авторучкой продолжил что-то писать на лежавшем перед ним листе. Гребнев диктовал ему: «Испытания прошли в штатном режиме, и… и… позволили… поз-во-ли-ли… в целом… Нет, лучше напиши – в основном… В основном проконтролировать… все необходимые… нет… практически все необходимые параметры новой ракеты…

Померанцев перестал ковыряться в жирном боку осетра и, дирижируя вилкой, добавил:

– Испытания новой ракеты позволили конструкторам и ученым получить важную информацию для дальнейшего ее совершенствования!

Довольный своим словесным обертоном, Померанцев даже пристукнул вилкой по краю тарелки.

– Ну и ловок же ты, чертяка, ну и ловок! – довольным тоном продолжил Гребнев, – вот так изловчиться, вот так сказать и… и ничего не сказать! Хе-хе-хе… Узнаю старую школу!

– В старой школе так не врали, – тут же грозным тоном отозвался Кружинер, наливая водку в рюмку Гаевского, – в старой школе при Лаврентии Палыче за такую ловкость к стенке ставили… Или за яйца к потолку подвешивали!

Перестали цокать вилки, не хрумчит во ртах соленая капуста.

– Вы это о чем, Яков Абрамыч? – сухо спросил Гребнев в полной тишине, – у вас какой-то тон прокурорский. Да и весь вы сегодня какой-то невыдержанный. Что случилось, Яков Абрамыч? Так вы о чем?

– А я о том, что испытания ракеты провалились… А мы тут вместо того, чтобы признать это и честно разобраться в причинах, занимаемся словесной эквилибристикой…

Гаевский одобрительно посмотрел на Кружинера.

– Вы сегодня прямо агрессивный какой-то, Яков Абрамыч, – примирительным тоном произнес Померанцев, – я понимаю, день был тяжелым, нервы, болячки, то се… Так может быть, нам еще выпить?

Кружинер отозвался мгновенно:

– Вы же меня знаете, – я когда выпью, предохранителей не чувствую! Отважен я особо во хмелю!

Выпили, как на похоронах, – не чокаясь.

Каждый молча колупался в своей тарелке. Генерал Курилов, видимо, решил хоть как-то разрядить неловкую обстановку после колючего пассажа Кружинера:

– Позвольте, господа-товарищи, и я свои пять копеек вставлю… Так скзыть, от имени Генерального штаба. Как известно, отрицательный опыт – тоже опыт…

– Вот-вот, мудрые слова, и я о том же говорю! – тут же откликнулся Гребнев. – Путь к великой цели не бывает гладким. Ошибки неизбежны. И потому…

Слушая Гребнева, Курилов хмурился, явно недовольный тем, что его перебили. Но он не дал Гребневу договорить, и, значительно добавив громкости и металла голосу, продолжал: