Офицерская честь - [59]

— Как, вы не знаете? — удивился тот. — Да это же Мальмезон, — сказав, он хлестнул лошадь и поскакал дальше.

В груди что-то застучало. Ему это все стало казаться весьма подозрительным. Подъезжая ближе, он увидел во дворе множество людей. Среди них мелькали и русские мундиры. Это удивило и насторожило графа. Ему не хотелось лишних расспросов, и он отъехал в лесок. Решил разобраться, в чем дело. Увидев на дороге двух крестьян, он вышел к ним:

— Извините, господа, что случилось? — спросил он, показывая на дворец.

Те переглянулись. Они не помнили, чтобы кто-то обращался к ним так вежливо. Поэтому охотно принялись объяснять:

— Хозяйка преставилась! Упокой, Господи, ее душу.

— А хозяин? — чуть не крикнул он.

— Хозяин? — крестьяне переглянулись.

— Да… он… его нет.

— Как нет?

Они опять переглянулись между собой. Глаза их выражали удивление.

— Ты кто будешь, мил человек? — спросил один из них.

Тот ответил:

— Русский генерал Шувалов.

Они бросились врассыпную, будто между ними упало шипящее ядро.

— Стойте! — два прыжка, и он схватил одного из них за шиворот.

— Ты чего испугался? — спросил он, не разжимая пальцев.

— Дак… вдруг… — он показал ему на саблю.

— Ха, — усмехнулся Шувалов, — мы уже не воюем.

— Кто вас знает! Вон, давеча, порубали Жака.

— Я рубать не буду, — он полез в карман и достал луидор, — возьми, пригодится.

Крестьянин с опаской, но взял.

— Так где хозяин-то?

— Наполеон, что ли? — переспросил тот.

— Бонапарт? — не поняв, вернее, не поверив ответу, переспросил Шувалов.

— Ну да. Так он давно взял другую. Принцессу, — важно добавил он.

— А здесь жила?

— Жозефина, Царство ей Небесное, — крестьянин перекрестился.

Точно нож воткнули в его грудь эти слова. Граф все понял! Он еле дошел до лошади и опустился на землю. Лошадь повернула голову. Ей было так жаль седока, что она ласково лизнула его по щеке. Он посмотрел на нее, натянул уздечку и поднялся на ноги. В это время с дороги послышался шум. С трудом подняв голову, Шувалов увидел царский кортеж, который в сопровождении огромной свиты мчался к замку. «Что же это такое? Чтобы сам Александр пожаловал сюда на похороны. Неужели?» — и в нем вдруг вспыхнуло ревнивое чувство. Он понял, что адресат неожиданно выбыл. Но ему хотелось, его тянуло еще хоть раз взглянуть на ту, что так захватила его существо. Но ехать туда — это неизбежная встреча с царем. А граф хорошо знал его мстительную, подозрительную натуру. Чем он может объяснить свое появление здесь? Ведь в ставке он не был. «Нет! — сказал он сам себе. — Надо жить дальше. А все же интересная судьба… Надо же так…»

А колокол все звонил и звонил, терзая душу своей печалью. В местной церкви Рюейля, печальный звон которой и слышал Шувалов, монсеньор де Барраль, архиепископ Турский, говорил надгробную речь о добродетелях усопшей. У многих на глазах были слезы. Александр изредка подносил платок к глазам. Смахивать слезы приходилось и Шувалову, который стоял в ближайших кустах, среди простого народа, и все слышал. Разум верил в случившееся, а сердце… а сердце не хотело признавать и так не хотелось верить в происшедшее. Она стояла перед его глазами живая, прекрасная, как сама жизнь. Когда процессия закончилась, Шувалов, как это было ни тяжело ему, одним из первых покинул печальное место.

Сегодня с отчетом к императору он решил не ездить. Что его привело на то место, где они с Жозефиной встретились впервые, он не мог себе сказать. Вон то дерево, где ее окружили бандиты. Он слез с коня, машинально набросил уздечку на куст, а сам пошел и сел там, где когда-то сидела она. Он долго сидел, ни о чем не думая. Поднявшись, прошелся дорожкой, по которой он вел ее к карете. Пригляделся, увидел след от ее острых каблучков, которые еще сохранились у кромки дороги. Да, здесь они садились в карету.

— Эй, офицер! — раздался задорный юношеский голос. — Ты что-то ищешь?

Он оглянулся на голос. Невдалеке стоял паренек, за которого пряталась девушка.

— Ищу. Вчерашний день, — ответил Шувалов, подошел к коню и прыгнул в седло.

Вернувшись к себе, он достал письмо и положил его на стол. Конверт средних размеров был слегка помят. По его толщине можно было судить, что написано немало. Какие тайны хранили эти листки? Он знал, что стоило ему вскрыть конверт, и он бы нашел ответ на вопрос. Но… нет. Чести своей он не нарушит.

Он пододвинул канделябр и зажег свечу. Затем посмотрел на стену, где на ковре, в самом центре, висела сабля — подарок Бонапарта. Его губы тихо прошептали:

— Прости!

Затем взял со стола письмо, подержал его в руках какое-то время, потом поднес к свече. Оно не сразу загорелось, словно не желая уходить из того незабываемого времени. Маленький огонек с угла стал разгораться. Танец его был все азарт-нее, все стремительней. Граф держал письмо даже тогда, когда стало обжигать пальцы. Но… пальцы пришлось разжать, и оно упало, превратившись в кучку пепла.

— Вот наша жизнь, — подумал Шувалов и отошел от стола.

Сегодня эта сабля выставлена в витрине Исторического музея. Берегите ее! В ней — частица русской души, для которой честь, офицерская честь, — превыше всего.